Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
– Сорняки вылезли, – окидывая хозяйским взором грядки, заметила матушка Искра. – Польём сейчас, а утром прополешь, покуда я на работу не ушла. Из влажной-то земли траву легче дёргать.
Это означало, что встать Злате предстояло чуть свет, в синей предрассветной дымке сумерек. Пока она поливала грядки, родительница кормила Орляну на свежем вечернем воздухе, а потом, отдав малышку Злате, принялась таскать воду в изрядно опустевшие бочки. Уже глаза слипались и ноги подкашивались у девочки, а ведь ещё выстиранное прополоскать и развесить надо... Матушка Искра осталась дома с Орляной, а Злата – на реку. Солнце уже спряталось,
Вернувшись с реки, Злата поставила корзину на крыльцо и заглянула в дом: матушка Искра поужинала, но не ложилась спать, ждала её, а Орляна уже сладко посапывала в люльке.
– Я прополоскала, матушка, – пробормотала девочка, еле ворочая языком от усталости. – Как развешу – можно идти спать?
Её качнуло – хорошо хоть дверной косяк не дал упасть. Сильные и ласковые руки родительницы подхватили её и отнесли на тёплую печную лежанку.
– Спи давай уже, хлопотунья моя. Сама развешу.
Сквозь дрёму Злата слышала, как скрипнула дверь. Ходила матушка Искра бесшумно, только воздух колыхнулся... Одним кошачьи-мягким прыжком вскочив на лежанку, она улеглась рядом со Златой, сгребла её в крепкие объятия и замурлыкала.
– Умница моя. – Лицо девочки защекотали поцелуи, мурчание убаюкивало, уносило в чертог снов. – Уморилась... Отдыхай, спи сладко, горлинка моя милая, лебёдушка белокрылая. Сердце моё, душа моя, кровинка моя...
Только матушку Лебедяну она звала лебёдушкой белокрылой. Ресницы сонной Златы солоновато намокли, но дыхание родительницы грело и сушило их.
* * *
Уверенно, мягко ступала молодая женщина-кошка по узорчатым коврам княжеского дворца. Поблёскивали золотые кисточки на её чёрных сапогах с тугими, изящно подчёркивающими красоту ног голенищами; переливалась бисерная вышивка на нарядном кафтане, алел туго затянутый кушак. Длинноногая, тонкая в талии, излучала эта кошка спокойную и тёплую белогорскую силу. На её голове красовалась чёрная барашковая шапка, надетая щеголевато, чуть набекрень. Казалось бы, вспотеть можно в таком уборе в летний знойный день, но изящный череп белогорской жительницы от жары не страдал. Руки выдавали в ней служительницу Огуни, оттого и бритым был висок, видневшийся из-под шапки. Женщина-кошка несла резную шкатулочку с дарами земных недр, которые превращала волшбой своих искусных рук в украшения.
Князь Искрен в окружении дружинников пил мёд, закусывая жареным лебедем. Неспешно текла застольная беседа, обсуждались дела земли Светлореченской: князь любил соединять приятное с полезным. Отрок, войдя вперёд гостьи, доложил о её приходе князю.
– Белогорская мастерица золотых дел? С товарами? – оживился Искрен. – Пусть заходит, поглядим, что у неё за товар!
Мастерица вошла. Держалась она прямо, смотрела смело, головы не гнула – знала себе цену и перед князем с его дружинными мужами не трепетала, не заискивала. Впрочем, остановившись в нескольких шагах от стола, она сняла шапку и с должной учтивостью поклонилась. Гладкая голова блеснула, на плечо упала тёмная шелковистая косица с вплетённой нитью мелкого бисера. Темноглазой была гостья, пригожей, с тонкими чуткими ноздрями, брови – соболиными гордыми дугами. Не смущаясь, завела она речь:
– Привет тебе, княже! И вам, мужи славные, процветать
– И тебе здравия, гостья. О белогорских мастерицах всегда слава добрая идёт, – молвил Искрен, поглядывая с любопытством на шкатулочку. – Доложили мне, что ты – златокузнец. Украшения, стало быть, делаешь?
– Точно так, княже, – кивнула Искра, ставя шкатулочку на стол и открывая. – Изволь сам увидеть. Может быть, что-то приглянется тебе. Или княгиня твоя что-нибудь выберет.
Разложила она на скатерти серьги, ожерелья, запястья, перстни да очелья. Самоцветы белогорские богато засияли, соблазняя своей чистотой и искусной огранкой, тончайшее золотое и серебряное кружево поражало сложностью и затейливостью рисунка. Сразу видно: не ремесленница их делала, а настоящая художница, чьи вдохновенные руки питала сила Огуни. Блеск украшений отражался в глазах князя, придавая им алчный вид, дружинники тоже рассматривали драгоценный товар и дивились его красоте. Уж таково свойство золота да камней – чаровать сердца и заставлять руки людей к ним тянуться.
– Да, красота и впрямь неописуемая! – проговорил Искрен, то беря в руки ожерелье и смотря камни на просвет, то примеряя перстень, то с удовольствием любуясь серёжками. – Знатная ты мастерица! А дорого ли за свой товар просишь?
Искра назвала цены выбранных князем украшений. Тот крякнул, огладил усы с бородкой.
– Гм, да, дороговато! Но оно и стоит того. А ежели учитывать, что украшения сии – не простые, а белогорские, цены им просто нет! И что ж, большую прибыль с них имеешь?
– Мне идёт лишь пятая часть выручки, – ответила мастерица. – Остальное – в государственную казну земли нашей. Но мне и этого хватает с лихвой. Холостая я, семью кормить не надо.
– Пятая часть от этих сокровищ – и то богатство немаленькое, – сказал Искрен, протирая камень перстня о рукав и наслаждаясь его блеском. – По нраву мне мастерство твоё, Искра. Достойная работа, просто бесподобная! А ну-ка, пойдём к княгине в покои, пусть посмотрит. Коли понравится – возьму для неё. За такую красоту белогорскую ничего отдать не жаль!
Сказано – сделано. Искра собрала украшения в шкатулку и последовала за князем, а мужи дружинные всей гурьбой – за ними. Любопытно им было поглядеть, какой из этих драгоценных даров Белогорской земли владыка Светлореченский своей супруге преподнесёт.
Лебедяна тем временем в своей светлице вместе с девушками-служанками за рукоделием сидела. Одна девушка, пощипывая гусельцы, сказки да былины о временах стародавних да героях славных сказывала, тем остальных развлекая. Ручейком струился её голос, и под его звук рождались из-под иголки княгини Светлореченской узоры: маки алые, чьи головки будто ветер всколыхнул, яркие рябиновые грозди, свежестью осени налитые, а меж ними она сажала пташек певчих, солнышко приветствующих... Голова Лебедяны клонилась над рукоделием, по-замужнему убранная в шитый бисером повойник и покрытая белой тонкой накидкой, а пальцы ловко сновали, орудуя иглой и кладя стежок за стежком. Не слышала княгиня о гостье с Белых гор и не подозревала, что сердце её отстукивало последние спокойные удары. Быть её душе растревоженной, словно берёзовой роще под грозовым ветром...