Дочери Волхова
Шрифт:
– Пусти меня, Вельша, родненький! – Дивляна, заметив, что он дрогнул, обхватила руками его шею, потянулась и прижалась мокрой щекой. – Ненадолго, я попрощаюсь с ним и сразу вернусь.
– Ну, ладно, если ненадолго. – Велем вздохнул и отступил от лестницы. – Только я рядом буду.
Уже не слушая его, Дивляна скользнула через двор и побежала к крайней клети.
За клетью ее ждал Вольга. Увидев девушку в незнакомом кожухе, он сначала опешил, решив, что все пропало и Дивляну успели-таки поймать и запереть, но она сдвинула с лица платок, и он узнал невесту.
– Вот дела! –
Он быстро поцеловал ее и вдруг переменился в лице. Вслед за Дивляной из-за угла показалась знакомая широкоплечая фигура. Велем, встав поодаль и сложив руки на груди, выразительно смотрел на них, не сводя глаз.
– Это еще что за чудо в золотой чешуе? – сердито шепнул Вольга.
– А! – Дивляна оглянулась. – Велем меня в двери поймал, нипочем не хотел выпускать. Еле вырвалась.
– Вижу, как ты вырвалась! – Вольга хорошо понимал, что при Велеме из побега ничего не выйдет.
Он незаметно кивнул кому-то. Велем даже не успел сообразить, что Вольга не один, как вдруг из темноты на его голову обрушился удар дубиной. Дивляна вскрикнула от неожиданности и испуга, видя, как ее брат вдруг падает наземь, а Вольга поспешно зажал ей рот и прошептал на ухо:
– Ничего, не до смерти, не бойся! Мы ж не звери какие, буду я шуря 25 своего убивать! Просто отдохнет немного, а то ведь не пустил бы! Идем скорее!
25
Шурь – шурин, брат жены.
Он потащил девушку за собой; она еще раза два оглянулась на лежащего брата, но Вольга увлекал ее прочь, и приходилось смотреть под ноги. По узкой тропинке они спустились к Волхову, где уже сидели в двух лодьях плесковские парни. Вольга посадил Дивляну в лодью, и парни немедленно взялись за весла.
– Пригнись, – шепнул Вольга и набросил ей на плечи свой плащ. – Лицо прячь. А то увидит кто нас с девкой – догадаются еще.
Парни мощно налегали на весла. Уплывали назад знакомые берега – старые сопки, покрытые травой, в которой еще прятались оставшиеся с весны горшки с поминальными приношениями. Низкие избушки провожали беглецов глазами маленьких, отволоченных по летнему времени окошек. Чернели поросшие кустами пятна давних пожарищ, опять чередовались избушки, лодки у воды…
Вот исчезли во тьме три домишки – Малятины выселки, последнее жилое место нынешней Ладоги. Впереди была только темная река. Все прошлое Дивляны осталось позади, вода несла ее навстречу новой жизни. Жизни, в которой у нее не будет прежнего рода, отца и матери, сестер и братьев, подруг – никого из тех, кто окружал ее с рождения. И чем дальше все это уходило, тем сильнее Дивляной овладевала холодная жуть. Все равно что сесть одной в челнок на Нево-озере и грести прочь от берега в бескрайнюю даль. Она ушла из рода, сбежала, оборвала свои корни. За спиной у нее оставалась пустота, пропасть, бездна, и эта бездна дышала таким холодом, что Дивляна боялась даже оглянуться, будто могла на самом деле увидеть ее. И с каждым взмахом весел эта пропасть ширилась.
Но разве она первая на свете, кто так
Без договора это может привести… к войне? Эта мысль ударила Дивляну, словно плеть, но она, не веря в такой ужас, отогнала ее прочь. Да неужели Домагость, стрый Хотеня, вуй Рановид станут из-за нее воевать с князем Судилой? Не может этого быть! Скорее, они и знать-то ее не захотят… Неужели навсегда? Нет, не может быть, чтобы отец и мать насовсем отреклись от нее. Наверное, они очень долго, может даже несколько лет, будут сердиться… Но потом, конечно, простят ее – захотят поглядеть внуков… Ведь у них с Вольгой будут дети. И все то, о чем она мечтала – свадьба, выбор имен для новорожденных, – из далекого уже стало совсем близким. Только бы добраться до Плескова!
Дивляну била дрожь, и она жалась к Вольге, стараясь не стучать зубами. Выход в новую жизнь оказался сродни тому, как если бы она зимой вышла в чисто поле в одной сорчке. Вспоминалось, как пять лет назад отдавали замуж сестру Святодару: в тот день, когда ту наконец увезли в Вал-город, полдня ушло на всякие обряды, разрывающие связь девушки с ее родом и готовящие ее ко вхождению в другой род. А сколько оберегов на нее навесили Велерада, Милорада и бабка Радуша, тогда еще живая! Бабка, как ведунья, сама отправилась с ней, чтобы в дороге оберегать от порчи и сглаза.
У нее, Дивляны, ничего этого не было. Она вышла из-под защиты рода и чуров, но ничто – пока она не вошла как положено в другой род – ее не заслоняет от всех видимых и невидимых врагов и злыдней. От всех мыслимых бед ее защищает теперь только Вольга, и Дивляна даже в лодье цеплялась за его рукав, будто ей грозила опасность немедленно рухнуть в бездну, если она выпустит эту опору.
– Доберемся! – утешал беглянку Вольга, сжимая ее холодные пальцы в ладони и дыша на них, чтобы согреть немного. – Они ведь не змеи на крыльях огненных, и у них те же лодьи. Хоть на полдня, да опередим их, а нам только бы до дому добраться и ворота закрыть. Не бойся, душа моя, Домагость посердится да перестанет. Не свет ему клином сошелся на Киеве этом, Киев далеко, а мы-то близко!
Он тоже волновался – девку из такого рода умыкнул, это тебе не игрища под кустом! – но все же держался увереннее и бодрее Дивляны. Украсть такую знатную невесту – подвиг впору витязю из кощуны. Отец, князь Судислав, конечно, сперва рассердится, но потом простит. Ведь он, Вольга, не только о себе заботился, но и о чести рода. Какое было бы им уважение, если бы такую невесту у них ради другого князя вырвали из рук? То-то изборские стали бы над плесковскими потешаться – этот упырь лихой, князь Деденя изборский, живот от смеха надорвал бы. А вот не дождется!