Дочери Волхова
Шрифт:
– Добро пожаловать обратно в белый свет! – Вязальщица, заметив, что девушка открыла глаза и шевелится, встала и поклонилась. – На-ко, выпей.
Она подала Дивляне горшочек, в котором плескалась темная жидкость с сильным травяным запахом. Травы были знакомые: ягоды рябины и шиповника, цветки нивяницы, порез-травы и зверобоя, а еще липовый мед. Дивляна сама такое готовила по поручению матери, когда прошлой зимой Витошка носился с мальчишками по льду и провалился в полынью.
Пить очень хотелось, и теплый отвар показался вкусным и подкрепляющим.
– Где я? – спросила Дивляна, оторвавшись от горшочка. –
– Я-то Тиховея. Сейчас матушка Добролюта придет, она тебе все расскажет.
Женщина вышла, торопясь, словно весть о пробуждении гостьи была очень важна. Добролюта… Дивляна теперь вспомнила, что уже разговаривала с ней… до того как впала в беспамятство. Кажется, это хорошая женщина… ее родственница, внучка той Благочесты Гостивитовны, которая была сестрой Доброчесты, матери деда Витонега…
Батюшки! Да ведь она им сказала, что она – Тепляна! Значит, Добролюта считает ее своей троюродной сестрой!
Дверь скрипнула, Дивляна подняла глаза, ожидая увидеть Добролюту… и невольно вскрикнула. В избушку вошло совсем другое существо – не поймешь сразу, человек или зверь. Но даже не медвежья шкура и не морда с ушами и оскаленными зубами напугали ее, а то, что она вспомнила при виде их.
Какой ужас она пережила вот только что! Какой жуткий болезненный сон ей снился! Ей было больно и жарко, на груди у нее сидела здоровенная костлявая бабища с распущенными, спутанными, тусклыми и грязными волосами; злобное высохшее лицо, хищно оскаленный зубастый рот, тонкие, железной силы и крепости пальцы, сжимавшие ее горло… Дивляна хотела кричать, задыхаясь, изнемогая от недостатка воздуха, тяжести и ужаса, но не могла издать ни звука; напрягала все силы, но не могла шевельнуть даже пальцем, и это бесплодное напряжение казалось особенно мучительно.
И еще рядом находилась эта женщина-медведица: во сне у нее вместо человеческих рук были настоящие медвежьи лапы с когтями, и медвежья морда у нее на макушке, будто вторая ее собственная голова, сверкала глазами, скалила огромные зубы и угрожающе рычала. Женщина-медведица согнала Невею-лихорадку с груди Дивляны, стала бить ее когтями и гнать прочь. Сколько они дрались, Дивляна не знала – ее оглушал размеренный грохот, пронизывающий все мироздание и раскатывающийся эхом по всем мирам, от Прави до Нави. И последнее, что она слышала, был торжествующий рев-хохот этой женщины-медведицы.
Теперь та выглядела спокойной, и медвежья морда у нее на голове сомкнула пасть, закрыла глаза и стала обычной мертвой личиной.
– Очнулась! – воскликнула волхва, заметив испуг в раскрытых глазах Дивляны. – Вот и хорошо! Загнала я Невеюшку в темные леса, на дерево сухое, на колоду гнилую, там ей теперь и место, назад не воротится. Ну, Дева Ильмера, скажи что-нибудь!
«О ком это она?» – только успела подумать Дивляна, как дверь снова распахнулась и в избушку ввалились еще пять или шесть женщин.
– Вот она, вот она! – загомонили они, и с горящими от любопытства и волнения глазами разглядывая Дивляну. – Очнулась! Глядит!
Девушка села, прислонившись плечом к стене. Все происходящее удивляло и тревожило ее. Где Вольга? Почему он не пришел за ней? И что случилось с ней, почему эти женщины так на нее смотрят? Или они уже знают, что она сбежала из дома? А ну как если она пролежала тут три дня и три
– Ну, красавица, полегче тебе? – Женщина со смутно знакомым лицом, видимо Добролюта, села на край лавки и осторожно прикоснулась жесткой рукой к ее лбу.
Теперь Дивляна разглядела, что Добролюта лет на десять старше ее матери, выше ростом и вообще крупнее, но все же что-то общее в них было: возможно, умение видеть не только внешнюю сторону событий.
– Унялся жар, слава Перыни! И Боровите спасибо, – добавила она и оглянулась на женщину-медведицу. – Здорова будь, сестра! Как же зовут тебя на самом деле?
Она вопросительно посмотрела на Дивляну, и по ее лицу было ясно, что прежнее имя ее уже не устроит. Но откуда они могли узнать?
– Не Тепляна ты, – сказала Добролюта, подтвердив ее догадку. – Хоть и Витонегова рода. Ты – дочь Домагостя, ладожского воеводы, и Милорады, что из Любошичей по матери?
Дивляна опустила глаза.
– Не бойся, у нас тебе худого не сделается. – Добролюта взяла ее за руку. – Разве ж я дам кому тебя обидеть, когда моя бабка и твоя прабабка сестрами были родными, от одного корня мы тянемся. – Она показала на своем подоле родовой знак, такой же, как и на сорочке Тепляны. – Да и кто же на Ильмере девушку обидит, которую Леля-Огнедева избрала?
Она обернулась и сделала кому-то знак. К ним подошла Мечебора, бережно и благоговейно держащая в переднике несколько полуобгоревших сучьев с Лелиного жертвенника.
– Что это? – растерянная Дивляна в недоумении посмотрела на них.
– Руку протяни.
Не понимая, что все это значит, Дивляна послушно протянула руку к сучьям, которые Тиховея выложила на пол. И тут же между черными ветками мелькнул язычок пламени! Дивляна вскрикнула от неожиданности и невольно отдернула руку, но язычок не исчез – лизнув один сук, другой, он вырос и полез вверх, жадно облизывая свою пищу, будто изголодался за много лет ожидания. Женщины вокруг радостно загомонили – их предположения подтвердились, а Дивляна в испуге прижала руки к щекам и смотрела то на огонь, то на Добролюту, которая, видимо, знала, что все это означает! А у той вдруг слезы потекли по лицу. Убедившись, что знак богов был не случаен и не обманчив, она не могла больше сдерживать радость и волнение и обняла Дивляну.
– Дева Ильмера! Сестра ты моя дорогая! Огнедева ты наша! Дали боги милости, наконец-то! Семь десятков лет мы тебя ждали, солнышко ты наше ясное! Семьдесят лет… Как бабка моя Благочеста… Вот где боги Дев Ильмеря хранили все эти годы – в Ладоге! В крови Доброчестиных внучек благословение Ильмеря жило, теперь вот и к нам воротилось!
Дева Ильмера – то же самое, что для Ладоги Дева Альдога! Дивляна довольно быстро поняла, о чем идет речь, только не могла взять в толк, что это все относится к ней! Она привыкла к тому, что ладожской Лелей – Девой Альдогой – была в свое время ее бабка, потом мать, потом сестра Яромила… Она привыкла думать, что богами избрана Яромила, как и положено старшей дочери. И кому бы на ум пришло, что ей тоже досталось благословение – от словенского старшего рода, полученное через прабабок не по матери, а по отцу! И оно проснулось, когда она попала на берега Ильмеря, в святилище! Так ничего и не узнала бы, если бы не это бегство и не болезнь…