Дочка людоеда, или приключения Недобежкина
Шрифт:
Эти слова были паролем для всех посвященных, означая, что сейчас состоится съедение жениха. Андрей Андреевич Повалихин, которому уже загодя был подан знак, встал из-за стола и занял позицию за спиной у Недобежкина. Недобежкин поднялся с кресла и, сияя орденскими звездами и цепями, восторженно поднял искристый бокал с шампанским. Он уже открыл рот, когда невесть откуда налетевший ветер стал ломать и втягивать его, словно бы в огромную воронку, в рот Андрея Андреевича. Силясь удержаться, он замахал руками, ища в воздухе несуществующую опору и поддержку.
И тут произошло непредвиденное. Варя Повалихина, которая
Гости, большинство из которых прекрасно знали Андрея Андреевича Повалихина и его дочку, на секунду замерли и вдруг разразились восторженными аплодисментами. Чтобы посторонний человек съел жениха — это уже было превосходное зрелище, достойное всяческой похвалы. Но чтобы дочь съела родного отца — это было зрелище в высшей степени увлекательное. Все присутствующие устроили овацию Элеоноре Завидчей, приготовившей для них такой великолепный спектакль.
Завидчая, план которой так неожиданно сорвался, со злостью бросила серебряный нож на хрустальное блюдо, разбив его вдребезги. Она поискала глазами Агафью и Полоза, но их не было за столом. Недобежкин, так и не поняв, какая драма разыгралась за его спиной, услышал бурные аплодисменты и решил, что это относится к его прощальной речи, которую он, впрочем, так и не сказал.
— Аркадий! Все прекрасно! — подавив свой гнев, воскликнула Элеонора. — Мы наконец-то можем покинуть гостей. Ты, оказывается, поэт, как ты умеешь проникновенно говорить. Гости в восторге от твоих слов.
Аристократ-аспирант, подумав, что с ним во время речи произошел обморок от выпитого вина, с радостью последовал за своей супругой.
Заиграла музыка. Новобрачные, сопровождаемые невесть откуда наконец-то появившимися Полозом и Агафьей, в окружении нескольких избранных дам и кавалеров покинули веселившихся гостей.
Артур остался руководить праздником. Шелковников, вспомнив фильм "Кавалер де Марсиньяк", где верный слуга всю ночь простоял с обнаженной шпагой в руках у дверей новобрачных, оберегая их покой, спешно распростился с Катариной Миланези и бросился догонять процессию, направлявшуюся в так называемую спальню герцогини Курляндской, где серебряный орел, сидящий над гербом в навершии полога, должен был в назначенный момент выклевать сердце Недобежкина.
Шелковников взялся охранять двери. Спальня была устроена в анфиладе комнат, и он мог контролировать только один северный вход, тогда как южный контролировать было некому. Тут он подумал еще об одном верном друге, который бы очень пригодился, чтобы охранять противоположные двери, и вспомнил о Петушкове.
— Вот те раз! А ведь был же Петушков, куда же он делся? И как хитро исчез. Друг называется. Нет, Шелковников не такой. Шелковников — это верное сердце, это настоящий друг, Шелковников — это человек! Впрочем, у него тоже есть маленькие человеческие слабости, — несколько устыдился Витя того, что по необходимости должен был шпионить за Недобежкиным по поручению Дюкова и что, кроме того, имел некоторую, впрочем, вполне извинительную склонность незаметно одалживать чужие вещи на неопределенный срок.
За право стоять на часах у него возник небольшой спор с тремя кавалерами довольно могучего телосложения и хищной наружности, которые уже готовы были обнажить шпага, но Завидчая милостиво разрешила Вите исполнять эту почетную обязанность на том основании, что "милый молодой человек заслужил такую честь преданной службой своему сеньору".
— А вы, господа, можете встать у противоположной двери и охранять наш покой.
"Что вы делаете, госпожа?! Взгляните на их рожи! Разве можно что-либо доверить охранять таким негодяям?" — хотел воскликнуть юный аристократ-бомж, однако сдержал себя.
Недобежкин на прощание поцеловал друга в лоб и, сняв с себя цепь с орденом Подвязки, надел на Шелковникова.
— Прощай, мон шер, — Аркадий Михайлович как-то незаметно для себя вошел в роль сиятельного вельможи и совершенно сжился с нею. — Ты настоящий друг, я не забуду твоей преданности. Что это у тебя? Я и не знал, что у тебя горб. — Аспирант наткнулся на венец за пазухой у верного оруженосца. — Впрочем, это неважно. — Шелковников подобострастно сверкнул золотой улыбкой и сделал французский поклон.
Дверь за новобрачными затворилась, и Шелковников попытался лихо выхватить свою скьявону, чтобы начать исполнять обязанности часового, но это удалось ему только после того, как он наклонил эфес к наборному паркету и ногой выдвинул шпагу из ножен. Зажав под мышкой сверкающий в полутьме клинок, он припал к замочной скважине — конечно же, не для того, чтобы наблюдать за возлюбленными, а для того, чтобы держать под контролем противоположную дверь, которую Завидчая доверила трем проходимцам, не вызывавшим у Шелковникова ни малейшего доверия.
Недобежкин наконец-то оказался рядом с любимой женщиной, наедине с женщиной, шепчущей ему жаркие слова, с великолепной женщиной, с женщиной, вобравшей в себя все женское и женственное, и это после того, как он не был наедине ни с одной из представительниц противоположного пола месяца два или даже два с половиной.
Элеонора Завидчая, не слишком огорчившись, что не удался ее план с людоедом, решила, по примеру Клеопатры, провести с Недобежкиным брачную ночь, ведь в каком-то смысле он хоть немного, но все-таки был ее мужем и имел право насладиться близостью с ней, прежде чем в самый сладостный момент быть разорванным когтями ее серебряного орла. Как только они вошли в спальню, юная колдунья сразу же бросила взгляд наверх, проверяя, сидит ли над пологом кровати крылатый убийца, и, убедившись, что он на месте, подмигнула ему, на что тот, слегка встрепенувшись крыльями, страшно завертел налитыми кровью глазами, показывая Хозяйке, что готов разорвать когтистой лапой грудь ее любовника.
При свечах, отбрасывающих таинственные тени, Недобежкин стал раздевать Элеонору, любуясь ее роскошным телом. Огромные, но необыкновенно гармоничные груди с пиками острых сосков казались выточенными из слоновой кости и настолько крепкими, что едва продавливались под пальцами, такими же крепкими были ягодицы и плечи. Он попробовал подхватить танцорку на руки и только ахнул, даже не сдвинув ее с места. В этом теле, которое так легко крутил и поднимал на руке Артур, по ощущению Недобежкина было никак не менее полутонны веса, словно оно было сделано не из плоти и крови, а отлито из драгоценного металла.