Догоняя рассвет
Шрифт:
Приближаясь к поляне, Рю все отчетливей рисовал себе облик Альвара посреди моря небесно-синих и белых цветов, названия которых по-прежнему оставались неизвестными, —высокий, стройный вампир, усмехался перед мысленным взором гнусной улыбкой на бледном лице с надменно приподнятым подбородком.
Но на месте ожидала совсем иная картина. Увидев ее, Рю застыл в замешательстве.
Под небом, усеянным звездами, в высокой траве, на которую набегал ветер шелестящими волнами, в землю вросли неподвижные фигуры с белыми лицами. Тишина и умиротворение леса придавали затаенным немым силуэтам лишь большей
— Рю, уходи! — отчаянный возглас разнесся над лугом.
Альвар задергался в плену вампиров, один из которых выбросил сильный удар, заставляя Альвара молчать.
— А вот и Моретт собственной персоной, — протянул глубокий бархатный баритон, и навстречу Рю с угрожающей неспешностью вышел мужчина. Даже во мраке можно было заметить едва уловимое мерцание рыжего цвета его собранных за спиною волос.
— Оставь его, Виктор, — голос Альвара звучал свирепым, но угасающим пламенем, настолько грозно, насколько позволяли силы, иссякнувшие в жестокой неволе. — Это приказ.
На что Виктор снисходительно окинул Альвара и скривил лицо, будто наблюдал самое омерзительное зрелище. В этом взгляде схлестнулись ненависть, презрение, брезгливость.
— Ты все еще не понял, что никто тебе больше не подчиняется, глупец?
И тут Рю наконец-таки начал соображать: Альвар непричастен к нашествию вампиров в Ночь греха и пламени. Он утратил свою власть, но все же остался верен договору с Рю. И теперь этот договор навис над ними орудием палача, что вот-вот накажет обе стороны сделки за предательство своего народа.
— Чего вы от меня хотите? — Рю храбрился, не теряя сердито насупленного лица, хотя у самого и затряслись поджилки.
— Можешь попытаться убедить нас принять тебя на службу Оберону, ничтожество, но от мысли позволить потомку наших вечных врагов приблизиться к лидеру и объединиться мне становится тошно.
— Я никогда не преклоню колен перед кровососами.
После всех неверно принятых решений, бессонных ночей, позорного разоблачения Рю не мог больше позволить себе ошибиться. И полностью осознавая последствия, он не хватался за жизнь предателя, несчастно влюбленного мужчины, недостойного сына своего отца и самого худшего брата, каким приходится Лирою.
— Так я и думал.
Повелительным жестом Виктор разрешил вампирам не сдерживать голода. В небо поднялся истошный крик, и Рю испуганно заметил, как тело Альвара со всех сторон пронзили когти-кинжалы. Из глубины души поднялся пережитый в детстве страх, рано посеребривший волосы, — Рю оторопел. Его руки, знающие все сами, потянулись обнажить меч для отражения атаки наступающих демонов, но резкий наскок со спины застиг Рю врасплох и безвольно повалил на землю.
Вампиры кинулись ото всюду терзать Рю зубастыми пастями. Под тяжестью тел, под натиском вихря беспощадных когтей и клыков, что были сродни наточенным лезвиям, сознание необратимо погибало, унося Рю в избавительную черноту, призванную окончить нестерпимую боль.
А ведь Рю так и не успел раскаяться перед Лироем, искренне рассказать о страхах и волнениях. Рю не вышел на путь примирения ни до Ночи дьявола, ни после, и, пожалуй, умирая, счел бы это самым досадным, самым болезненным упущением, если бы не сходил с ума, сгорая
Рю Моретт покинул этот мир несчастным человеком, не добившись успехов ни на поприще любви, ни на поприще карьеры. Не прощенный семьей, не осуществивший сокровенных мечтаний.
Так и не догнавший свой ясный рассвет.
Впервые он увидел Лироя будучи пятилетним мальчишкой. Укачиваемый в колыбели младенец глядел на Рю ясными глазами, не зная, что смотрит на старшего брата, но уже готовый отдать этому человеку всю любовь, на которую способно искреннее детское сердце. Рю был удивлен и заинтересован.
Он протянул малышу руку, и Лирой крепко-крепко обхватил брата за палец. В этом жесте значилось столько любопытства и в то же время безграничного доверия, свойственного не знавшему жестокости мира ребенку, что Рю не сдержал улыбки. Глаза Лироя, в которых танцевало солнце, засветились ответной радостью.
— Совсем маленький, — Рю обратился к матери, сидевшей рядом за вышивкой.
Несмотря на яркую красоту ее молодости, во внимание куда острее бросался вечно печальный взгляд. Рю было всего пять лет, и в силу возраста он не мог увидеть за угасающим видом матери бремени, которым легла на ее плечи жизнь в угнетении, в нелюбви.
— Защищай его, — едва слышно проронила она, — однажды настанет время, когда у Лироя не будет никого, кроме тебя.
И отчего только взрослым так нравилось раскидываться туманными фразами, понятными лишь им одним?
Вот и маленький Рю не смог взять в толк слова матери, возражая:
— А как же вы с папой? Вы будете всегда.
Мать молчаливо опустила глаза на вышивку в руках. Рю посмотрел на Лироя и подумал о том, что трепетно оберегать кроху меньше его самого — это правильно, и им с братом предстоит стать самыми близкими, самыми верными друзьями.
Амари покинула дворец на нетвердых ногах. Впервые на ее памяти прошлое ассасина развеялось дымом, не оставив следов существования, — девушка была раздавлена, ни в чем не уверенна и полностью охвачена отчаяньем, чего воспитанник хладнокровных убийц позволить себе не мог. Положение становилось все хуже, а Амари все более бессильна против него. Сражаясь со свинцовой тяжестью на груди, девушка решила остановиться, вдохнуть прохладу сгустившихся сумерек, собраться с мыслями и вспомнить все, что знала, дабы зря не терять времени на поиски Лироя там, где его быть не могло. Но только она устремила взгляд за прутья ворот, как заметила пристально наблюдающую черную тень.
Добившись внимания Амари, тень зашевелилась и бросилась прочь.
Амари немедленно поспешила следом. Черный плащ мелькнул в конце улицы и исчез между домами, не разоблачая носителя, однако в душе девушки уже поселилась твердая убежденность, что она знала темную личность, которая жаждала преследования неспроста, и ноги сами повели Амари туда, где она надеялась застать некто, скрывающегося во мраке Иристэда.
Взбираясь на башню старой ратуши, она то замирала от волнения, то продолжала путь. Амари страшилась этой встречи до содрогания в кончиках пальцев и вместе с тем предвкушала вновь вспомнить об удовольствии любить всем сердцем того, кто ждал ее на вершине.