Договор с дьяволом
Шрифт:
– Как?! – искренне возмутился Александр. – Поклеп! Я же с тобой первым поздоровался. Или это уже не в счет?! Вячеслав, ты кого впустил в свой дом?
Так на шутках и спустили тему. Влад деловито заглянул в пакет, но ничего там рассматривать не стал. Не к столу же. Посидели еще с полчасика, и Владлен поднялся. Сказал, что завезет материалы на службу, а то вот уж и день кончается, у руководства могут возникнуть вопросы…
Денис вызвался подбросить его в управление, все равно ведь по дороге, да и редкому гостю необходимо оказать уважение. Влад не возражал. Грязнов сделал племяннику предупреждение – молча, одними глазами, из чего Денис должен был уразуметь, что никаких деловых разговоров с полковником вести не следует, от вопросов уходить или отвечать анекдотами. Тот достаточно расслабился и пусть в этом состоянии и остается.
Это была небольшая месть со стороны Вячеслава Ивановича. За весь обед Влад так и не сказал ничего – ни по поводу американца, которого зовут Эрнст Питер Дроуди, ни по поводу причин, по которым в доме академика Самарина было установлено подсматривающее устройство из разряда СТС – системы технического слежения – и выставлен тупой, как пробка, охранник. В общем, ничего путного не сказал, темнило грешное. Хотел покрепче выразиться Грязнов, но подумал: не дай бог, еще ж не раз пахать вместе придется…
Наконец гость убыл.
Грязнов с Турецким вернулись к столу, чтобы достойно завершить «дружеский обед».
– Не в курсе, – спросил Турецкий, – тот следователь Ярковец, он что-нибудь накопал?
– Во интересное дело! Ты ж целый день на диване провалялся! Ну взял бы трубку да сам позвонил. У меня что, забот других нет?
– Неправильно, – возразил Турецкий. – Я лицо, как бы сказать, заинтересованное. Пострадавшее. Свидетелем прохожу. Может, потерпевшим… Негоже мне в следствие вмешиваться. Тем более человека совсем не знаю.
– А чего знать? Я поинтересовался. Звезд с неба не хватает, но лошадь вполне рабочая.
– Может, он мерин?
– Поинтересуйся. По твоему общему состоянию здоровья вопрос сойдет. Но почему Влад так ничего толком и не сказал?
– Я молчал, ты заметил? Кстати, он тоже заметил. Так вот теперь, если хочешь, скажу. Они просрали это дело, Славка. И даже не догадываются, какими могут быть последствия. Потому что не знают исходных. Вот получили материалы и станут теперь щеки надувать. А все эти ДОПы и ДОРы, все их проверки и разработки – это туфта. Совсем перестали мышей ловить. Вот к Денискиным ребятам они с удовольствием хвостов понавешали, да шалишь, работать разучились. Чекисты!… Ладно, забудем. Жизнь и без того быстротечна. Наливай!
– Не угоришь? – захохотал Грязнов.
Вероятно, последним в этот день о быстротечности жизни подумал академик Самарин. Вот если уж кто и желал бы ускорить летящие дни, максимально сократить время, так это именно он. Потому что ножом у горла торчали у него испытания изделия под номером «шестьдесят восемь». Скорей бы уж все это закончилось: выстрелило, грохнуло и утонуло. Чтоб все концы в воду. И – с чистого листа.
Предложение Ивана Козлова, переданное ему через Лину, не то чтобы понравилось, но просто другого выхода уже не было. Не оставалось и ничего иного, как самому встретиться и откровенно поговорить с военпредом. И он попросил секретаршу найти Козлова.
Иван Григорьевич явился тотчас, будто ожидал вызова к генеральному директору.
Некоторое время они оба молчали, словно присматриваясь и изучая друг друга. Потом академик поинтересовался:
– Ну, вы готовы к испытаниям?
– Для нас это дело не новое, – уклонился от прямого ответа военпред.
– Да, конечно… Но я вот что хотел бы добавить, Иван Григорьевич… для прояснения общей ситуации. Вам известно, что к нашему институту, и вообще объединению, всегда проявлялся особый интерес. И не потому что оборонка… Наши, если так можно сказать, ноу-хау имеют не только прикладное, частное значение. Есть и общемировые проблемы, влияющие на развитие целого направления в технике. В науке. И если сегодня мы в чем-то лидируем, не следует думать, что эта позиция – вечная. Все течет… Сегодня – мы, а завтра, как говорится… вы понимаете меня? Я к тому, что в известном изделии супертайны, как таковой, нет, да и быть не может, поскольку любая новейшая разработка имеет чисто временное значение. Это отлично понимают все – и мы, и за рубежом. Когда известно общее направление, частности имеют, как я сказал, прикладной характер и толкают нашу мысль дальше, на новый, следующий уровень. Ну недаром же во всем мире, можете мне поверить на слово, одним из серьезнейших направлений развития новейших технологий является процесс их коммерциализации. Понимаете, о чем я?
Козлов кивнул с многозначительным видом. Лекция так лекция. Если академик уверен, что этот гарнир необходим в качестве самоутверждения, – пусть…
– Почему я заговорил о коммерциализации? Это – фактор времени. Многие зарубежные фирмы готовы заплатить большие деньги именно с учетом этого фактора. А расчет идет иной раз даже не на месяцы, а на дни. Живой пример. Наш доктор Нолин, ну Роберт Павлович, вы его знаете, уже более полугода читает лекции в МАИ, я на энергомаше в Бауманском по проблемам энергосиловых установок, примененных нами на практике в «шестьдесят восьмой». Это ни для кого не секрет. Более того, в специальной литературе, в частности в нашем академическом вестнике, также прошла эта тема. Давайте посмотрим правде в глаза. Нам выгодно, чтобы нашу идею попросту слямзили конкуренты? И они это сделают с охотой, если уже не сделали. А тут известная фирма предлагает свою помощь. Есть смысл отказываться, если ты знаешь, что жить твоему якобы секрету дни? А может, часы?
– Я согласен с вами, Всеволод Мстиславович.
– Рад этому. Но опять же возникает вопрос: почему писатель имеет полное право продать свой труд? Почему художник запросто продает свое полотно? Но по каким-то старым стереотипам тот же ученый, придумавший новые технологии, ноу-хау, вообще ни на что не имеет права? Мы создаем уникальные образцы танков, самолетов, ракетных установок, тех же торпед и множество иного. Наше государство, вам хорошо известно, в лице того же Росвооружения и наверняка доброго десятка неизвестных частных компаний с успехом торгует направо и налево этими нашими ноу-хау! Разве не так? А что имеем мы? Вы, конкретно, что имеете? Зарплату? Премию? Но это лишь благодаря тому, что у вас, извините за нескромность, толковый генеральный директор, который с пеной у рта защищает ваши – и собственные, да! – интересы. Но если бы вы, Иван Григорьевич, знали, какие сумасшедшие суммы сквозят мимо нас! Мимо нашего с вами производства! Мимо, извините за грубость, вашего кармана!
– Полагаю, по долгу своей службы, я имею об этом представление, – улыбнулся Козлов. – Не в той степени, разумеется, как вы, Всеволод Мстиславович…
– Я и не сомневаюсь. – Академик пожал плечами и задумался, словно в поисках утерянной мысли. – Так вот, дорогой мой, я говорю в том плане, что у нас в государстве, стоящем одной ногой в социализме, в социалистических отношениях между индивидуумом и государством, а другой – в дичайшем и совершенно беззаконном капитализме африканского типа, ученый, рождающий новую идею, до сих пор не являлся ее подлинным хозяином. Автором – да. За это тебя похвалят. Но не больше. А ведь некоторые идеи, вспомните, сыграли в свое время важную роль в развитии человечества вообще. Та же атомная бомба. Это был первый и важнейший шаг к мировому паритету! Да, нам помогли, но кто? Американцы. Долго перечислять фамилии. И, абстрагируясь даже от этого факта, можно сказать, что новейшее оружие опасно, пока оно в руках одного из соперников. Когда у обоих – можно не бояться… Помните, как острили в сорок девятом, после испытаний уже нашего «беби»? Спрашивают: «А что, теперь будет война?» Ответ: «Нет, войны уже не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется!» И тем не менее сколько мы живем в мире?! И не боимся по большому счету… И второй аспект. Возвращаясь к вопросу о гонораре. Помните, как говорит известный сатирик? «Покажите мне эти закрома Родины! Где они?» Действительно, где те закрома, в которые, как в бездонный колодец, ухают наши гонорары? А нести все продолжают, несут – и опять с концами. Доколе же? Вот я и подумал, что если мы – я имею в виду того же Роберта Нолина, вас, себя, то есть тех, кто вложил в воплощение идеи максимум своей жизни, умения, здоровья, – не желаем остаться на бобах, надо стать реалистами. От чего всех нас долго отучали, но, к счастью, не успели до конца. И последнее, Иван Григорьевич. Каждая сделка имеет свои жесткие условия. Вот поэтому я с понимание и вниманием отнесся к вашему предложению произвести замену изделий на испытаниях.
«Кажется, все было как раз наоборот, – подумал Козлов. – Именно от академика исходило предложение… Но, в сущности, теперь это уже не имеет ни малейшего значения…»
– Кто там с вами поедет. Барышев?
– Да, он представляется наиболее удобной кандидатурой.
– Но ведь он у нас, по-моему, недавно?
– А какое это имеет принципиальное значение? Все ж пройдет под моим патронажем.
– Разумно… Запланированы два пуска. И я думаю, что для этой цели вполне могут подойти наши же «шестьдесят четвертые». Они имеются на базе. Внешние параметры практически одинаковые, ну а частности… – Академик улыбнулся. – Мы только что с вами их обсудили. Не так ли, Иван Григорьевич?