Дохлокрай
Шрифт:
– Елизавета, Петр, Мария, - представил сидящих Семеныч, - вот, на человека стал похож.
В ответ оставалось усмехнуться. Ох уж эти присказки-сравнения. В их-то тесной компании легко понимать: каково быть похожим на человека и им же не являться.
– Надо полагать, Петр отвечает за разработку, Елизавета за обеспечение, а Маша за...
– За обеспечение отвечаю я, - Семеныч хмыкнул.
– а вот Мария отвечает за оперативно-тактические мероприятия и действия. Елизавета наш босс, а Петр занимается именно
Бывает же такое. Либо устал, либо постарел.
– Рассказывайте...
Босс Лиза хмыкнула.
– Рассказывайте... Тут показывать надо, не рассказывать. Почему не знаю тебя?
– Почему должна знать?
Она не ответила. Вопрос задан от раздражения. Кому понравится чужак в твоем городе и в твоем деле? Хотя... у них в работе умереть проще простого. Иногда так вообще, не знаешь, как оно случится. И не придет ли по твою душу недавний товарищ? Ему на такое счастье надеяться не приходилось. Да и хорошо.
Хотя у раздражения явно есть еще одно дно. Не любят они таких, как он. Хотя таких осталось всего ничего. Да и было-то... с Гулькин хвост.
– Как тебя называть?
Он подумал. Назвал выдуманное и не то, что сейчас, имя. Не стоит давать хотя бы какую-то зацепку. Любой из этих четверых может оказаться у... у тех, у кого не стоит оказываться. От Института и до самих объектов их общей временами работы.
– Хорошо.
– Босс Лиза взяла у Семеныча сигариллу, закурила.
– Дело такое...
Дело... Какое еще может быть дело, если оказался нужен он? С чем не смогли справится? Мрак крепнет, верно, и ряды его коллег не успевают расти за Мраком. Только такое уже случалось, каждый из них должен знать. Мраку нужно немного. Больше смертей, больше горя, больше неустроенной жизни. Где нет достатка или работающей системы, все плохое множится разом и совершенно неотвратимо. Снежный ком из беды пополам с болью рождает чудовищ.
– Мы выследили два рассадника и отыскали Проводника. Живьем не брали, не вышло. Наш нюхач на какое-то время совершенно потерян, ему пришлось уехать.
– Давно?
Босс Лиза удивленно посмотрела на него.
– Нет, а что?
Он пожал плечами. Неопытность? Да ну ладно... и лет ей немало, а раз так, то никак не могла быть выбрана недавно. Почему же говорит очевидную глупость?
– Если прошло больше месяца, Проводник уже здесь. Новый. Но вы про него не сказали ни слова. А должны были сказать сразу. Это большой город, он точно не один. Но ни про одного не услышал. До сих пор.
Босс замолчала. Нехорошим и тяжелым молчанием. Таким темным, отдающим чем-то вроде бессилия и почти опущенных рук.
– Сколько вас?
Босс пожала плечами. Остальные молчали не менее тяжело. Вот оно что...
– Всех вместе пятнадцать.
Пятнадцать человек на город с заявленным миллионом и двумя сотнями тысяч человек. Где миллион
– Понял... Хорошо. Но вы же все равно нашли меня из-за чего-то конкретного?
– Жертвоприношения.
Значит, вот так. Вот и причина клубящейся тучи над городом, прореженной алыми пульсирующими венами наливающейся злобы. Проводник, оборачивая тела в не-мертвых, порождает черно-серый дымный след, медленно растворяющийся в общей ауре. Чадящий, липко-плотный, кричащий совсем умирающей душой, уходящей во Тьму. Их не всегда легко отследить, но они никогда не пропадают совсем. Здесь же, подъезжая, видел... Такое не спрячешь. Да и кто-то, устроивший незримый людям непроницаемый мрак, прятаться не особо хотел.
– Сколько?
Мария скрипнула зубами. Поморщилась, как от боли.
– Три. Одна, две и три девочки. Школьницы.
Удивила. Проводник, умеющий приносить жертв, выберет и бабок. Если будет нужно. Но если есть выбор и время, кто, как не девчонки? Дерьмовые дела.
– Когда?
– Последний раз в эту пятницу.
Сволочь.
– До Самайна две недели?
Кивнули разом и все. Все вставало на свои места. И казалось куда хуже, чем поначалу.
Он не любил церковников. Никаких, ни попов, ни падре, ни 'простите отец, ибо я грешен'. Не за что было любить. Но уважать некоторых приходилось. И тоже не за просто так. А уж те несколько, с настоящей Верой в душе, встреченные на длинной дороге... Тех считал за своих. И не особенно уважал современную моду искать в делах Церкви только что-то плохое. Как с Самайном.
Очернили, нарекли праздником мертвых и злых духов. А добрые кельты всего лишь отмечали окончание урожайного года и весело плясали под дуделки-сопелки-волынки вкруг костров и все такое. Угу, именно так, чего уж...
Ху! Костры рвут темень ночи рыжими широкими языками.
Ху! Костры окружают круг каменных высоких столбов-пальцев.
Ху! Костры ревут, когда пламя меняет рыжее на голубое, а голубое на изумрудное.
Копья бьют в землю. Копья выстукивают ритм. Копья следуют за барабанами. Ху! Ху!
Кожа барабанов изжелта-бледная. Барабаны берегут. Барабаны бьют пару раз в год.
На коже ветвятся черные узоры. Кожа живет, как ее хозяева, когда ее сдирали.
Ху! Ху! Ху! Мертвое пожирает только живое. Мертвое видит только живое.
Блики ложатся на неровную кромку каменного стола посреди каменных столбов. Ху!
Блики прыгают по притянутым к каждому столбу мертвым телам. Ху!
Блики порождают изгибы странно шевелящихся теней, рвущихся к столу. Ху!
Ху! Мертвое требует еду. Мертвое хочет теплой плоти. Мертвое ждет. Ху!