Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Кухта Андрей Андреевич

Мы считаем единственно оправданным ограничением для получения и использования доказательств по делу только необходимость гарантирования основных конституционных прав и свобод. Что же касается «общих правил производства по делу», влияющих на допустимость доказательств, то здесь надо отметить угрозу формализации нашему доказательственному праву. Примеры этого можно взять из судебной практики последнего времени.

Современная судебная практика дает примеры казуистического, противоречивого толкования положений, касающихся общего порядка возбуждения уголовного дела, что порождает трудности для понимания критериев допустимости доказательств. Так, определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда № 5-008-216 от 28 октября 2008 года по делу в отношении Бульбова А.А, Гевала Ю.Н., Гусева А.В., Донченко С.В. решено постановление Московского городского суда от 10 сентября 2008 года в отношении обвиняемых отменить, материалы о продлении срока содержания под стражей направить в тот же суд в ином составе суда. «Свое решение Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ мотивировала следующим образом. В соответствии со статьей 156 УПК РФ предварительное расследование начинается с момента возбуждения уголовного дела, о чем следователь, дознаватель, орган дознания выносит соответствующее постановление. Из поступивших на рассмотрение кассационной инстанции материалов о продлении срока содержания под стражей Бульбова А.А, Гевала Ю.Н., Гусева А.В., Донченко С.В. видно, что уголовное дело в отношении этих лиц

не возбуждалось, поскольку постановление о возбуждении уголовного дела отсутствует. Их задержание, а затем и заключение под стражу проведены, как видно из материалов, в рамках возбужденного 15 июня 2007 года уголовного дела в отношении Яныкина М.В., соединенного 28 июня 2008 года с уголовным делом в отношении Горохова И.Ю. Согласно постановлению о привлечении Яныкина М.В. в качестве обвиняемого видно, что заказчиками незаконного прослушивания телефонных переговоров граждан были неустановленные лица. Бульбов А.А., Гевал Ю.Н., Гусев А.В., Донченко С.В. в постановлении не упоминаются. Из постановлений о привлечении в качестве обвиняемых Бульбова А.А., Донченко С.В., Гевала Ю.Н., Гусева А.В. видно, что они обвиняются в даче взяток за незаконное прослушивание телефонных переговоров Орлову Н.Б., постановления о возбуждении уголовного дела в отношении которого в представленных материалах также нет. Противоречия в важнейших процессуальных документах судом в постановлении не объяснены, им не дана соответствующая оценка. Между тем согласно правовой позиции Конституционного Суда Российской Федерации, изложенной в определении от 18 июля 2006 года № 343-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Лазарянца Андрея Эммануиловича на нарушение его конституционных прав статьями 241 и 242 Уголовного кодекса Российской Федерации, частью первой статьи 46, статьями 57, 80, частью первой статьи 108, статьями 171, 172 и 195 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», часть 1 статьи 46, часть 1 статьи 108, статьи 171 и 172 УПК Российской Федерации не предполагают возможность привлечения лица в качестве подозреваемого или обвиняемого и применения в отношении него меры пресечения в связи с подозрением (обвинением), уголовное дело по поводу которого не было возбуждено. Кроме того, по смыслу части 3 статьи 7 УПК РФ проведение следственных и процессуальных действий без возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица ведет к признанию юридически ничтожными порождаемых этими действиями и решениями последствий, помимо последствий, оговоренных в законе специально (ч. 2 ст. 157 УПК РФ). С учетом этих обстоятельств суду при рассмотрении ходатайств следователя о продлении срока содержания под стражей следовало дать оценку заявлениям адвокатов и участвовавшего в деле прокурора об отсутствии постановлений о возбуждении уголовного дела как в отношении Бульбова А.А., так и других обвиняемых: Гевала Ю.Н., Гусева А.В. и Донченко С.В. Ссылка суда на то, что уголовное дело «возбуждено уполномоченным на то должностным лицом», не дает оснований для вывода о достаточно полном исследовании вопроса о законности заключения обвиняемых под стражу. По изложенным мотивам постановление суда подлежит отмене. При новом рассмотрении материалов суду следует проверить: решен или нет вопрос о возбуждении уголовного дела в отношении обвиняемых. Поскольку постановление отменяется, то все другие доводы о необоснованности продления срока содержания под стражей подлежат проверке при новом рассмотрении материалов».

Верховный Суд фактически согласился с доводами прокуратуры, что следственные действия в отношении Бульбова и других обвиняемых проводились незаконно, поскольку уголовное дело в отношении него не было возбуждено. Соответственно допустимых доказательств против него нет. Однако по результатам нового рассмотрении материалов о продлении сроков содержания под стражей указанных обвиняемых судья Московского городского суда В. Новиков вопреки позиции вышестоящей инстанции в своем постановлении о продлении срока содержания под стражей Бульбова и других отметил, что возбуждение уголовных дел в отношении каждого из обвиняемых не требовалось. Он подчеркнул, что обстоятельства и основания, которые имелись при избрании меры пресечения, не изменились и сохранилась необходимость продления срока содержания под стражей. При этом им была принята во внимание информация из СКП о том, что уголовное дело в отношении Бульбова возбуждено три дня назад, предварительное следствие закончено и обвиняемые приступают к ознакомлению с материалами.

Если вспомнить, что в большинстве государств уголовно-процессуальное законодательство вообще не предусматривает такой процедуры, как возбуждение уголовного дела, то становится понятно, насколько заформализована нашим правом процедура получения доказательств. Уберите постановление о возбуждении уголовного дела, откажитесь от формального порядка возбуждения уголовного дела и целая система искусственных ограничений по получению доказательств упадет, и окажется, что без них можно доказывать.

Основной конструктивный порок современного российского уголовного процесса состоит, на наш взгляд, в том, что создан труднопреодолимый барьер по легализации данных, полученных сторонами в ходе досудебного производства, в качестве доказательств. Упор сделан на следственные, письменные гарантии получения фактов по делу. В то время как подлинной гарантией было бы удостоверение судом в качестве фактов доказательственных данных, представляемых ему сторонами.

Мы являемся сторонниками максимальной свободы доказательства, а именно: чтобы все доступные, относящиеся к делу доказательства принимались во внимание и чтобы судья в соответствии с доказательной ценностью их принимал для установления подлежащих доказыванию фактов.

Существование доказательственного права является одним из факторов, которые отличают юридический процесс от других форм исследований событий, которые имели место в прошлом. Все эти факторы определенным путем объясняют (хотя и не без необходимости) идиосинкратическую обработку доказательств юристами. Но гораздо более значим тот факт, что уголовный процесс проводится государственными органами, использующими исключительно формализованные правила о доказательствах, результатом чего является то, что от суда отсекается значительная часть материала, который является в основном относимым и который любой здравомыслящий исследователь захотел бы принять во внимание при реконструкции фактов.

Следует прислушаться к мнению таких авторитетов, как Бентам, Тайер, Стифен [392] и других, о деформализации доказательственного права. Именно Бентам был бескомпромиссным в своем утилитаризме. Он подверг в своих работах сокрушительной критике правила, несправедливо ограничивающие способности субъекта, устанавливающего факты, достичь логического решения путем выведения рациональных выводов из наиболее полного сильного доказательства [393] . Он, в частности, писал: «Если на основании правил судопроизводства судья оправдывает обвиняемого, которого он считает виновным; если он присуждает гражданина к потере такого права, которое, по его убеждению, закон желал сохранить ему; словом, если дело разрешается противно тому, как бы оно было разрешено по правде свободным от формальных стеснений судьею, — можно быть уверенным, что правила судопроизводства нехороши» [394] .

392

Логическую доктрину относимости Стифен ставил в центр теории доказательств, а правила допустимости считал вторичными.

393

См.: Holdsworth S.W.S. A History of English Law. — Boston, 1926. — P. 113.

394

Bentham J. Rationale of Judicial Evidence. — P. 13.

Тайер

говорит о примитивных идеях, сохраненных в некоторых из старых правил, что приводят к исключению большого количества доказательств, которые нужно было бы допустить, если бы только логическая относимость была взята как единственный тест допустимости. Фактически, правила доказывания, в которых закон был заинтересован на всем протяжении его истории, исключительно никогда не зависели от логической доктрины относимости. Они никогда не были исключительно правилами для ведения процесса рассуждения [395] . Скорее они принимают существование этих процессов. Но связаны они прежде всего с выбором материала, на который воздействуют эти процессы. «Когда некто предлагает доказательство, — пишет Тайер, — он предлагает иначе, чем в отношении того, что уже известно, доказать факт, который должен использоваться как основание вывода к другому факту. Он предлагает, возможно, представить чувствам суда видимый объект, который может снабдить основанием для вывода; или он дает свидетельство, устное или письменное, чтобы действительно доказать факт; в том числе путем прямых показаний, чтобы ему поверили или не поверили, смотря по тому, как мы доверяем свидетелю, но основание вывода (подразумеваемое). Предъявляя доказательство, мы снабжаем суд новым основанием для рассуждения. Это не значит, что нам необходимо путем рассуждения вывести это основание; этим просто говорится, что если без него данное рассуждение не состоится, или, по крайней мере, не возможно его сделать сейчас, то предъявляйте его. Новый элемент, таким образом добавленный, и есть то, что мы называем доказательством» [396] . В этом смысле термин «доказательство» является термином судебной процедуры и «передает что-то в суде» [397] . Право о доказательствах этого вида касается способа производства доказательства, квалификации свидетелей, а главное — того класса доказательственного материала, который по той причине или другой исключается. Эта исключающая функция — характерная черта в нашем доказательственном праве [398] .

395

Cм.: Thayer J.B. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. — P. 263.

396

Thayer J.В. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. — P. 263–264.

397

Ibid. — P.264.

398

Ibid.

Когда сэр Руперт Кросс в 1972 году заявил, что он работает ради наступления того дня, когда объект его научных изысканий (доказательственное право) исчезнет, он имел в виду уничтожение правил доказывания. Он так ставил вопрос: «Если мы придем к ликвидации исключительно юридических правил о доказательствах, если мы в результате уйдем от доказательственного права, что останется? Ответ, разумеется, будет тот, что останутся доказательства. Для всех, кто работает с доказательствами, кроме юристов, этот ответ кажется очевидным. Уберите закон, и тогда останется то, что составляет учение о доказательствах в собственном смысле: относимость, выводы, обобщения, стандарты доказательства, вес, вероятность — все это темы, представляющие в высшей степени интерес для философии, но также важны и для практики. «Новая школа доказательств», которая выделяется среди подобных работ за последние лет тридцать, выступает, чтобы быть катализатором, с одной стороны, процесса восстановления отношений юристов с богатой интеллектуальной производственной базой их предмета, а с другой, обеспечения их полезными методами анализа, приготовления и выведения дел, включая способы работы с комплексом вовлеченной массы фактов» [399] .

399

Цит. по: Murphy Р. An Introductory Essay. — Р. 18.

В нашей литературе высказывались мнения того же рода. Как отмечается учеными, правовая регламентация судебного доказательства не должна ставить искусственных ограничений при интенсивном информационно-технологическом развитии [400] . А.С. Александров пишет: «Но в настоящее время мы наблюдаем издержки формализма, усиление догматизма в доказательственном праве, что не может не вызвать беспокойства. Этот новый формализм (мы бы назвали его «дурным») прежде всего проявляется в толковании критерия допустимости доказательств» [401] .

400

См., например: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании. — С. 149–157; Бабаков В.А. О системе средств доказывания в гражданском процессе // Права человека: пути их реализации: Материалы Международной научно-практической конференции. — Саратов, 1999. — С. 54; Сахнова Т.В. Судебная экспертиза. — М., 1999. — С. 212 и далее.

401

Александров А.С. «Похвала» теории формальных доказательств. — С. 47.

Действительно, при прочтении судебных речей известных юристов XIX века обращает на себя внимание то, что практически никогда не оспаривалась законность получения доказательств на предварительном расследовании. В оценке доказательств в суде стороны делали упор на логику доказывания, психологию преступника, анализ неблагоприятной социальной среды и пр. Стороны, уважая друг друга, не ставили под сомнение честность судебного следователя и полиции, которые устанавливали факты [402] . В суде происходила борьба по существу полученных и представленных суду фактов; происходило исследование доказательств с их содержательной стороны, имела место аргументация, в том числе риторическая; вопросы о допустимости доказательств поднимались крайне редко. В настоящее же время основной стратегией защиты является критика процедуры получения стороной обвинения доказательственных фактов, а именно: порождение сомнений у судьи в допустимости доказательств — протоколов следственных действий — ввиду допущенных органами предварительного расследования нарушений уголовно-процессуального закона [403] .

402

См., например: Кони А.Ф. Избранные произведения. — Т. 1. — С. 91, 92.

403

По данным А.С. Александрова, указанной стратегии отдают предпочтение 85 % опрошенных; на втором месте идет идеологическая деконструкция, далее — деконструкция репутации (свидетелей обвинения, потерпевших, должностных лиц правоохранительных органов) и, наконец, риторическая.

См.: Александров А.С. «Похвала» теории формальных доказательств. — С. 46.