Докер
Шрифт:
— Ну, как тебе нравится Баку? — спрашивает Топорик.
— Ничего себе город, — говорю я. — Но Астрахань лучше.
Меня подводят к витрине ювелирного магазина Мирзоева, уставленной золотыми часами, бриллиантовыми кольцами, серебряной посудой и хрустальными вазами; потом — к фруктовому магазину Усейнова, от пола до потолка набитому всевозможными фруктами; чуть ли не насильно тащат к недавно открывшемуся гастрономическому магазину Шахназарова, от одного вида полок которого, полных сыра, колбасы, маринадов и консервов, у меня текут слюнки, и спрашивают: есть ли такие магазины в Астрахани?
— Нет, — признаюсь я, — таких нет. Но Астрахань все равно лучше Баку!
— А в Астрахани есть Девичья башня? — преграждает мне дорогу Виктор, зло сверкнув черными бусинками глаз, и откидывает назад свой выгоревший, почти белый чуб.
— Башни нет, но есть крепость.
— Крепость и у нас есть, и получше астраханской, — говорит Топорик.
Меня ведут к крепости. Посреди площади Молодежи мы останавливаемся напротив крепостных ворот, и я говорю:
— Подумаешь, тоже крепость! Вот в Астрахани крепость так крепость! Там внутри крепости есть и собор. Самый высокий в мире!
— А у нас в крепости есть мечеть! — говорит Лариса.
— А в Астрахани есть Волга, — говорю я.
— А в Баку — Каспийское море!
— А в Астрахани, кроме Волги, есть еще две большие реки — Кутум и Болда!..
— Ты сам балда! — размахивая руками, кричит Топорик, грудью налетая на меня.
Я хочу дать ему оплеуху, но Лариса и Виктор разнимают нас, и тогда я говорю:
— Хорошо. А кто вас спас от турок и англичан?
Они молчат. Потом Виктор говорит:
— Конечно, Красная Армия.
— А откуда она пришла?
— Из Астрахани.
— То-то что из Астрахани! — ликую я. — И все военные пароходы тоже пришли из Астрахани!
— Верно, — соглашается Виктор. — Только не пароходы, а корабли. У меня папа как раз служил в Одиннадцатой армии. Когда армия из Астрахани шла на Баку, он заезжал к нам в Георгиевск, мы тогда жили у бабушкиной сестры.
Обернувшись к Дому просвещения, Топорик примирительно говорит:
— А вот с того балкона всегда выступает Киров. Перед пионерами и комсомольцами. Ты знаешь, кто такой Киров?
Я смотрю на него с презрением, ухмыляюсь:
— Еще бы! Как-никак Киров наш, астраханец. Это ведь он привел к вам в Баку армию из Астрахани.
— Киров — астраханец? — негодует Сашко и снова хочет налететь на меня, но его останавливает Виктор.
— Ничего не поделаешь, Топорик, — говорит он, — это правда.
— Да какая… какая же это правда, когда я слыхал, что Киров родился в Баку?
Позади раздается барабанная дробь. Мы оборачиваемся. По Коммунистической идут пионеры, большая колонна. Споры наши мгновенно прекращаются, и мы бежим через площадь, становимся на тротуар, где уже толпятся прохожие.
Пионеры идут четким строем, в белых рубашках и синих трусиках, в ярких галстуках, с длинными посохами, зажатыми под мышкой. У каждого за плечами — походный мешок, сделанный из наволочки или мешковины, на поясе — фляга или бутылка с водой.
— В лагерь! — затаив дыхание, шепчет Топорик. — Куда-нибудь за город.
— Да, — еле слышно шепчет и Лариса. — На берег моря. Хорошо сейчас там!
— А я тоже могу стать пионером, — вдруг говорит Виктор. — Отец у меня нефтяник, у них есть свой пионеротряд. Правда, пока он находится где-то за Азнефтью, но скоро его переведут в город.
Тут барабанная дробь прекращается, и пионеры поют: «Смело, товарищи, в ногу!»
— «Вышли мы все из народа», — подхватывает песню Лариса.
— «Дети семьи трудовой», — продолжает Топорик.
— «Братский союз и свобода», — басит Виктор, размахивая руками.
— «Вот наш девиз боевой!» — кричу я от радости, что не хуже их знаю эту песню, но Топорик дает мне щелчка, я бегу за ним, за мной — Виктор и Лариса, и так друг за другом мы несемся до самого Парапета.
Потом мирно направляемся домой, делая небольшой крюк по Кривой улице. Останавливаемся у витрины сапожной мастерской. Молча разглядываем сандалии — они всех цветов и размеров.
Вдруг Топорик открывает дверь мастерской и, став на пороге, кричит:
— Керосин есть?
Сапожники, сидящие в ряд за длинным верстаком, перестают стучать молотками, оборачиваются и непонимающе смотрят на него.
— А угли? — кричит Топорик.
Тогда один из сапожников стремительно откидывается назад, выхватывает из ящика колодку и изо всей силы запускает в Топорика. Но тот успевает захлопнуть дверь, и мы бежим по улице. Виктор, Топорик и Лариса заливаются смехом. У меня же от страха бешено колотится сердце.
На углу переводим дух. Нет, никто за нами не гонится.
— А в Астрахани вы играли в такие игры? — спрашивает Топорик, хитро перемигиваясь с Виктором.
— Нет, — честно признаюсь я.
— Теперь — я! — говорит Лариса. Она влетает в цветочный магазин, кричит: — Картошка есть?
— Дура, — нехотя отвечает ей цветочница.
Лариса, Топорик и Виктор хохочут во все горло, держась за животы. Смеюсь и я.
— А селедка? А керосин? А вакса? — выкрикивает Лариса.
Цветочница, выведенная из терпения, хватает швабру и бежит за нами, но мы уже далеко. Она грозит нам шваброй, а мы еще пуще заливаемся смехом.
— Теперь твоя очередь, — говорит мне Топорик.
— Хорошо, — соглашаюсь я, хотя мне страшно. Но игра эта мне все же нравится.
— Смелее, смелее! — толкает меня в спину Лариса.
Я приоткрываю дверь парфюмерного магазина и, придерживая ее ногой, кричу:
— Продайте нам арбуз!.. Ах, у вас нет арбуза?.. Тогда продайте картошку! Ах, у вас нет и картошки?.. Тогда продайте…
Кто-то сзади хватает меня за ухо. Я ору с такой силой, что вслед за мною от ужаса кричат все покупатели в магазине. Тогда меня хватают за второе ухо и приподнимают от земли. Человек спокойно выговаривает, что хулиганить у себя в магазине он не позволит.