Доклад Генпрокурору

Денисов Вячеслав Юрьевич

Цех, как цех, ничем не отличающийся от остальных. На каждой стене по три огнетушителя (с безопасностью на заводе был полный порядок, и Кряжин еще раз в этом убедился). Чистота и порядок.

– Проводите меня на склад готовой продукции, – убедительно попросил Кряжин исполнительного директора.

Тот бросил взгляд на Рылина, на Каргалина, не нашел никакой поддержки и вызвал кладовщика. Минувшая ночь была для Харина тяжелым испытанием. По всей видимости, исполнительный директор завода был человеком неглупым и понимал, что после некоторых открытий, сделанных Генеральной прокуратурой на заводе, в его судьбе предвидятся перемены. В отличие от соучредителей статуса неприкосновенности он не имел, управлял предприятием в их отсутствие, а это означает, что соучредители могут легко перевести стрелки ответственности на него. О событиях на Красноярском комбинате он также был наслышан, и тамошний управляющий уже был взят под стражу. Всю ночь жена отпаивала Владимира Павловича валерьянкой, и этот запах больного сердца раздавался теперь повсюду, куда Владимир Павлович заходил.

Усевшись в «Волгу», Кряжин, Пащенко и Пермяков двинулись вслед за «Мерседесом» директора и вскоре подъехали к огромному строению, напоминающему снаружи ангар для самолета «Конкорд». Самолета в нем не оказалось, зато при помощи того количества цемента, что был упакован в мешки и уложен на поддоны, можно было замесить раствор и еще раз залить Чернобыльскую станцию.

– А400, – пояснил Харин тихим и сиплым голосом. – Семьсот семьдесят тонн.

– Когда и в каком количестве планировалась следующая отправка материалов на Кавказ? – уточнил Иван Дмитриевич, впечатленный масштабами производства.

– Послезавтра в Махачкалу через Челябинск и Волгоград должны быть отправлены сто двадцать тонн. Две тысячи четыреста мешков по заказу Госкомстроя.

– По той же цене?

Харин кивнул и полез в карман за платком. Температура на складе была не низкой и не высокой, нормальной, влажность в норме, предназначенной для данного вида материалов, поэтому жест исполнительного директора Кряжин расценил как последствие очередного давления на сердце.

– Итого – тридцать шесть тысяч рублей криминальной прибыли, верно? – улыбнувшись, он подошел к Харину вплотную и завис над ним, как монументальный фонарный столб. – А если высчитать прибыль с продажи государству всего цемента, что здесь находится, ущерб казне составит сто шестьдесят одну тысячу пятьсот рублей.

Пащенко хранил спокойствие, Пермяков опять нахмурился, Харин выжидал. Цифры на всех подействовали по-разному. А Кряжин продолжал ходить по складу и рассматривать поддоны.

– Я сегодня всю ночь думал, Вадим Андреевич, – остановившись возле прокурора, Иван Дмитриевич кусал губы и был напряжен, как в бою, – над тем, что вчера нам говорили и писали Рылин и Каргалин. Сорок процентов, тридцать процентов... Кладовщик! Вооружитесь калькулятором, будьте добры. И высчитайте мне долю в сорок процентов от тридцати шести тысяч рублей.

– Четырнадцать тысяч четыреста рублей, ноль копеек.

Пащенко и Пермяков начали понимать, что происходит, и разница была лишь в том, что первый по-прежнему хранил покой, а второй стал проявлять признаки внешнего беспокойства.

– Я как вспомню про вексель в двести сорок миллионов, который находился в портфеле депутата Оресьева, меня в дрожь бросает, – сообщил Кряжин Вадиму Андреевичу. – А один из руководителей Госкомстроя Тылик рискует здоровьем и свободой за четырнадцать тысяч четыреста рублей? Какой жадный тип, вы не находите, Вадим Андреевич? Интересно, сколько ему нужно предложить, чтобы он взорвал земной шар? Двадцать тысяч рублей?

Харин не выдержал и стал искать по карманам что-то важное. Этим драгоценным для него предметом в эту минуту стал стеклянный стаканчик с нитроглицерином. Щелкнув в полной тишине склада крышкой, он, уже никого не стесняясь, стал рассасывать таблетку, как хулиган, укравший в гастрономе леденец.

Иван Дмитриевич отправил кладовщика к заводоуправлению, то бишь – подальше, и экскурсия продолжилась. Странно было видеть эту картину: впереди шел следователь Генеральной прокуратуры, следом исполнительный директор завода, позади двигались Пащенко и Пермяков. Колонна напоминала расстрельную, и узнать в ней приговоренного ничего не стоило.

В воздухе пахло специфическим, едва уловимым запахом цементной пыли и почему-то мазутом.

– Где та партия? – спросил Кряжин, резко останавливаясь и разворачиваясь к Харину. – Та, что должна быть послезавтра отправлена в Чечню?

Харину становилось плохо на глазах. Иван Дмитриевич все чаще смотрел на его губы и убеждался, что они сохнут все сильнее и к мгновению его последнего вопроса уже превратились в жерла пересохшего колодца в Каракумах. Первый признак наступающего инсульта.

– Позвоните в «Скорую», – попросил Кряжин Пермякова. – Пусть ее встретят у въезда на территорию завода. Встретят и направят сюда. А мы пока, Владимир Павлович, предпримем меры первой медицинской помощи. Во-первых, присядем.

Харину было наплевать на этику, он опустился на покрытый пылью бумажный мешок прямо в брюках от Понти. Пиджак ему, по всей видимости, тоже мешал, потому что он его стянул, как свитер, через голову. Кажется, кризис был близок.

– Где партия цемента? – настойчиво повторил Кряжин.

– Имейте совесть...

– Вы взываете к моей совести? – удивился «важняк». – Полагаете, что я зашел на этот склад, чтобы насобирать материал для своей больной фантазии?

Он тоже скинул пиджак. Только ему было не наплевать, и он аккуратно повесил его на один из выступов поддона, поставленного на попа.

– Эти мешки? Эти? – он показывал пальцем наугад, стараясь привлечь внимание Харина.

Тот реагировать отказывался, и тогда Иван Дмитриевич привлек его внимание к себе. Присев перед ним на корточки, он вынул из кармана рубашки сигареты и сунул одну из них себе в зубы.

– Харин, вы на краю гибели. Я даже не физиологическую смерть в виду имею. За каждой поставкой стоит ваша подпись. И я знаю, что вы переживаете не по поводу мошенничества размером в четырнадцать тысяч рублей. Даже если учесть, что вы перегоняете на беспошлинных поездах чужой товар и тем зарабатываете на хлеб, ваше сердце не билось бы сейчас с такими перебоями.

– Вы читали, что писал Оресьев в Генеральную прокуратуру? – в разговоре пока участвовал один Кряжин, и эту невыгоду он решил развить в преимущество. – Читали, уверен. Я знаю о реакции завода на его заявление. В послании Павла Федоровича упоминается о том, как некоторые мудрые политики зарабатывают на войне колоссальные состояния. И даже упоминались, представьте, фамилии.Некто Пеструхин, некто Ежов. Знакомые лица? Думаю, что более чем знакомые. Павел Федорович обвинял их в финансировании террористов на Кавказе, а те, в свою очередь, демонстрировали перед Генеральной прокуратурой компромат на него. И, надо сказать, толковый компромат.