Доклад Генпрокурору
Шрифт:
После ухода Сергея Мартемьяновича стало даже как-то скучно.
Кряжин сверил две бумаги. Адреса, номера домашних телефонов, номера телефонов и места регистрации исполнительного директора завода, финансового, коммерческого... Кряжин особенно внимательно вчитывался почему-то именно в данные местных руководителей, а не Рылина и Каргалина. Впрочем, недолго вчитывался. Увиденное его поразило настолько приятно, что Пащенко приметил на его лице улыбку Мефистофеля.
Между тем показания за подписью Рылина и данные над автографом Каргалина сходились до последней цифры. Чтобы получить два этих документа, потребовалось восемь часов и сорок две минуты. За окнами запахло вечерними
– Я дам тебе один бесплатный совет, старина, – развернулся к терновскому «важняку» Иван Дмитриевич. – Никогда не встревай в разговор, если тебя не попросил об этом ведущий, и никогда не выдавай своих мыслей и эмоций допрашиваемому. Как правило, это ведет к полной непригодности такого скоропортящегося продукта, как «прокачка» фигуранта на банальных следственных проговорках.
Александр Пермяков, обескураженный этим уроком, непонимающе посмотрел на москвича.
– Час назад ты едва не похерил всю игру. Что это такое – «Пока прокуратура сама все не выяснит»? Я умер бы от тоски, если бы хотя на йоту был уверен, что они догадываются о том, что я ни черта не знаю.
Иван Дмитриевич расстался с коллегами до утра, если все будет благополучно, и до любого часа ночи, если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства.
Поднялся в свой номер на третьем этаже гостиницы «Альбатрос», скинул пиджак и почувствовал, насколько он устал. Не хотелось не только включить телевизор, но и ужинать. Вадим Андреевич Пащенко приглашал его к себе и заверял, что, в силу своего холостяцкого быта, он лучший повар Тернова, но Кряжина это не убедило.
– Мы обязательно поужинаем, – пообещал прокурору Иван Дмитриевич. – Но не сегодня. Я чертовски устал и хочу упасть на мягкую поверхность. Если у вас остались еще силы, буду очень признателен вам, если вы подготовите материалы и ходатайства в суд для избрания исполнительному и финансовому директору завода меры пресечения. Каргалин и Рылин, уверен, сегодня же улетят в Москву. Подозреваю даже, разными рейсами.
– Почему? – усмехнулся Пащенко. – Кажется, у них сегодня будет время для догадок о том, что их провели.
Кряжин рассмотрел в темноте урну и совершил меткий бросок окурка.
– Я предоставил им на исследование факты, узнать которые мог лишь от участников гуляний на берегу Оби. Каргалину сначала не сказал ни слова. Потом у меня побывал Рылин, и ему стало понятно, что подобную недосягаемую информацию я мог получить лишь от Каргалина. Это даже не подлежит обсуждению. Во время второго прихода Каргалина я предоставил ему ту же информацию, и у него не осталось ни капли сомнений в том, что сдал Рылин. Теперь им остается лишь точить зубы друг на друга и лететь в столицу разными самолетами.
Кряжин на первом этапе добился того, чего хотел. Он разобщил интересующую его группу лиц. С бригадой всегда трудно разговаривать. Это знает каждый, кто хотя бы раз пытался выиграть на улице сотню рублей у «колпашечников». Настоящих Акопянов мало. Лохов не счесть. Но когда последние сбиваются в кучу, за их руками очень трудно уследить.
Сначала Иван Дмитриевич позвонил в Москву. В столице сейчас около шести часов вечера, он предполагал, что Смайлов еще на работе, и не ошибся. Старательный и дотошный опер, сумевший найти вещи Варанова в оконце подвала, куда не додумался заглянуть ни один из милиционеров, снял трубку сразу, не дав возможности Кряжину насладиться ни одним гудком. Игорь сообщил, что розыск продолжается, но ничего существенного за последние дни не достигнуто. Мелочи. Такие, например, как прошлое Янина. Парень, хорошо разбирающийся в среде обитания снежных барсов, оказывается, в прошлом был судим за кражу.
Услышанное Кряжина не вдохновило. Что ему сейчас может помочь меньше всего, так это судимость убитого Янина десятилетней давности. И следователь попрощался, попросив напоследок стараться изо всех сил. Сам понимал – глупость сказал, но хоть чем-то эту информационную пустоту он должен был заполнить. Усмехнулся, услышав вопрос: «Ну, а у вас там как?», ответил, что «помаленьку» и распрощался. Хороший парень, этот Смайлов. Но чересчур чувственный, что ли. Что за дело болеет душой – понятно, но к чужим проблемам склонен, а это для сыскаря уже проблема. По телевидению трубят, что сотрудник уголовного розыска, которому чужда чужая боль, профессионально не пригоден. Полный бред! Кряжин был в этом уверен. Опер должен руководствоваться не сердечной болью, а холодным рассудком и наитием. «Вы видели где-нибудь жалостливую сову?» – сказал бы Иван Дмитриевич, вступи с ним кто-нибудь в спор.
Местные новости по телевизору закончились, и Кряжин вспомнил об обещании, данном совсем недавно. Хотел позвонить с гостиничного телефона и даже потянулся рукой, но остановил свое движение на полпути и завалился на кровать. Вынул из кармана мобильный и только тогда набрал по памяти номер.
– Оксана? Я обещал тебе позвонить...
Глава десятая
Его повели прямо от крыльца гостиницы. Молодой человек в черных джинсах и рубашке не торопясь вышел из серебристой «Тойоты Камри», щелкнул зажигалкой и двинулся вслед за следователем, оставляя за спиной тут же растворяющиеся в вечернем воздухе дымные выдохи. Молодой человек был не очень удачно сложен природой. Ему явно мешали чуть длинноватые, чем требовалось, руки и худые ноги. От этих диспропорций брюки казались пустыми, а рукава рубашки коротковатыми. Однако никому не было до него дела, потому что в это время в центре города очень много и более странных людей.
Он шел за Кряжиным, останавливаясь в двадцати метрах, когда останавливался, заинтересовавшись какой-нибудь мелочью, Иван Дмитриевич, заглядывал в те же витрины и даже купил, следуя примеру ведомого, газету. Газета оказалась «Вечеркой», газет молодой человек не читал и в лучшие времена, чем сейчас, а потому опустил чтиво в первую попавшуюся урну. Если бы рядом оказался профессионал наружного наблюдения, дававший оценку действиям «топтуна», он разочаровался бы спустя минуту после начала операции.
Контрагент, занимающийся наружным наблюдением, не вправе позволять себе трех вещей ни при каких обстоятельствах. Во-первых, повторять действий объекта, за которым ведется наблюдение. Во-вторых, двигаться с ним на одном расстоянии, и, наконец, он ни в коем случае не должен работать один. Черные брюки и рубашка хороши ночью, при краже колхозного угля. При определенных обстоятельствах, через короткий промежуток времени, они начинают раздражать еще больше, чем проститутки, липнущие через каждые тридцать метров.
Проспект Ломоносова в Тернове пересекает практически весь город, жрицами любви заполнена лишь центральная его часть, но и этого расстояния Кряжину хватило для того, чтобы убедиться: улица Тверская в Москве – старшая сестра проспекта Ломоносова в Тернове. И даже есть основания полагать, что на этих правах она взяла шефство над младшей. Здесь работали лучшие. Цены со столичными разнились, но внешность и, надо думать, качество, были те же.
Очень трудно вести по городу человека, когда он выходит на улицу Ломоносова. «Красавчиком» девчонки называли и не обиженного внешностью Кряжина, и, спустя десять секунд, уродливого малого, торопящегося вслед за ним.