Доклад Генпрокурору
Шрифт:
– Красавчик, в костюме, пойдем со мной?.. Красавчик, в джинсах, пойдем со мной?
– Мужчина, в голубой рубашке, расслабиться не желаете?.. Мужчина, в джинсовой рубашке, расслабиться не желаете?
– Триста за час, парень в сером?.. Триста за час, парень с красивым носиком?
Словарный запас уличной проститутки, что удивительно, крайне ограничен (а как же сначала поговорить?). Более того, озадачивать себя разнообразными завлекухами не имеет смысла, ибо есть опасность свернуть мозги. На подобные призывы откликается каждый пятидесятый и, если придумывать эффективные слоганы, то сразу превратишься в популярного писателя на распродаже собственной книги, подписывающего подряд несколько сотен экземпляров. Если к тому и другому подходить с творческим началом, легко оказаться в неотложке в связи с истощением серого вещества.
А потому Иван Дмитриевич шел, слушал завлекалки и, спустя несколько мгновений, составлял фоторобот того, кто движется следом. За все время движения он видел этого человека лишь раз, когда тот выбирался из «Тойоты» с государственным номером Н144НА. Но уже хорошо представлял, как он выглядит во всех подробностях. По поводу «красивого носика» он мог поспорить, более увечного грачиного носа «важняк» не встречал даже при перелистывании фотоальбомов преступного мира Москвы и Подмосковья, помещенного в психлечебницы, но остальное записывал невидимым карандашиком в старенький, потертый от времени, но еще не лишившийся ни единого листа блокнотик памяти.
С Оксаной они договорились встретиться у неработающего фонтана, неподалеку от мэрии. Где находится мэрия Тернова и фонтан, Кряжин представления, понятно, не имел, но, по объяснениям девушки, понял, что сразу по выходе из гостиницы нужно перейти дорогу, повернуть налево и пересечь два квартала. Ошибиться, говорила Оксана, было невозможно, так как второй квартал и оканчивался площадью, на которой располагалась и городская ратуша, и фонтан.
Действительно, едва Иван Дмитриевич миновал несколько улиц, взору ему открылась картина, свойственная всем городам, основанным в начале прошлого века. Огромная площадь, на одной стороне которой располагался высокий дом старой постройки, но перекроенный на современный лад – каменное строение с архитектурным почерком, подделанным под Растрелли, но с покрытой черепицей крышей и тонированными стеклами (1 евро за 1 кв.м, Кряжин знал точно, потому что видел в прокуратуре счета, которые им выставляла строительная фирма, производящая ремонт). Напротив, через площадь, возвышалось высшее достижение урбанизации, по меркам подобных периферийных областных центров. Это была непосредственно мэрия, и Кряжину оставалось даваться диву, что должно размещаться в этом высоком доме. По размерам дом напоминал голубой (от цвета стекла) столб, устремляющийся в небо. Ну, бухгалтерия, ну, комитеты, ну, атлетический зал и аквапарк... Это понятно. Но зачем еще шесть этажей?
Тем не менее город Ивану Дмитриевичу нравился этой необъяснимой, не поддающейся логике природой. Чистый воздух и полыхающая свежестью зелень выдавливали из общего плана все недочеты.
Иван Дмитриевич уже давно вышел из того возраста, когда при каждой новой встрече где-то под сердцем невидимый заяц начинал отбивать на барабане дробь. Но знакомство в самолете, которое должно было продлиться в этом городе Зеро, именуемом Терновом, почему-то заставляло его тоньше чувствовать и чище понимать.
Более того, наваждение продолжалось: он уже полчаса находился на вечерней улице, а его еще никто ни разу не спросил, как куда-то проехать и пройти. Люди вокруг... Ерунда какая-то! – они улыбались ему. Кряжин поначалу даже стал подозревать, что сегодня либо праздник города, или мэр Тернова каждому жителю выдал по тысяче рублей. Но вскоре, заметив, как на периметре площади двое сержантов засовывают в «собачник» пьяного бомжа, который норовил укусить за руку одного из них, Иван Дмитриевич успокоился. Если бы не это привычное действо, он бы окончательно уверовал в то, что находится в городе, которого нет.
– Я почему-то была уверена в том, то ты не позвонишь.
Он обернулся и увидел Оксану. Сейчас она была еще прекраснее, чем в самолете, и, как он убедился, время понапрасну не теряла. Волосы ее сияли свежестью, макияж был безупречен, и не склонный к проявлению эмоций Кряжин почувствовал, как заяц перестал барабанить и совершенно откровенно, отложив в стороны палочки, врезал ему под бок.
– Ты здорово выглядишь.
Она рассмеялась, залив чуть смущенного следователя волною света. Комплиментов в такой форме ей слышать еще не приходилось. Оксана взяла Кряжина под руку и развернула на сто восемьдесят градусов.
– Мы пойдем в ночной клуб.
– В клуб? – не предполагая, что это возможно, растерялся Иван Дмитриевич. – Какой клуб?
– Понятия не имею, – она снова рассмеялась и тряхнула волосами. Они пролетели в воздухе и невесомо скользнули по лицу Кряжина. – Я не была на малой родине почти пять лет! Но я хорошо помню, что, если идти в этом направлении, встретится очень много заведений. Под влиянием конъюнктуры рынка они просто обязаны были стать ночными.
Они пошли по улице, как двое сто лет знающих друг друга людей. Она рассказывала, как изменился город, что стояло на месте нынешнего ледового Дворца спорта, где берет свой исток река Терна и кто встречал на перроне Ленина, когда он направлялся в свою ссылку в Шушенское. Надо сказать, все эти подробности летописи Тернова Кряжина интересовали мало. Он шел, чувствуя чуть пряный аромат ее духов, и ощущал тепло ее ладони на своем локте. Разменяв пятый десяток, Иван Дмитриевич вдруг с недоумением стал понимать, что, нарушая все законы мироздания, в жизнь его стала входить весна посреди лета.
К чувствам этим Кряжин всегда относился спокойно. Точнее сказать – нет, не всегда. С недавних пор. С тех самых, когда любовь прошла по его жизни, обозначив свой путь разрушениями. Любовь та ничего общего с умом не имела и толкала на самые глупые поступки. С тех пор многое изменилось, принципом чувства собственной безопасности он стал руководствоваться не только на службе и к взаимоотношениям подобного порядка относился сдержанно и практично, считая, что любовь – грубое преувеличение между одним человеком и всеми остальными. Женщин ему всегда хватало, а большего он до сего момента и не желал. Вот и сейчас он шел по проспекту Ломоносова, на руке его висела прекраснейшая из местных женщин, а он вспоминал Шопенгауэра. С момента последнего расставания тот вдруг стал хорошим другом Кряжина. А все потому, что однажды Иван Дмитриевич прочел его слова о том, что любовь – большая помеха в жизни. С ее помощью заполняются тюрьмы и дома для умалишенных, а хроника любовных страстей легко прослеживается в протоколах комиссара полиции.
Согласен был Кряжин с этим положением. Достаточно взглянуть на сводку происшествий по Москве.
Оксана сама выбрала клуб, хотя чутье Ивана Дмитриевича подсказывало, что можно было вполне обойтись посиделками в летнем кафе. Но она увидела вывеску бара «Таверна» и потащила его вниз. Клуб был больше похож на подвальное помещение, хоть интерьер его и был отделан в стиле середины XIX столетия, времен героев Клинта Иствуда. Деревянные столы (правда, покрытые лаком), болтающиеся створки на входе (на итальянских мебельных петлях) и стойка, похожая на большую конуру, за которой располагалось огромное зеркало и спиртные напитки, увидев которые хозяин таверны тех лет заплакал бы от досады.
Публика в помещении была столь разномастна, что, окажись здесь представители американской общественности позапрошлого века, это рандеву обязательно закончилось бы стрельбой из «кольтов». Пили здесь пиво, водку, виски и вино, причем некоторые употребляли все это сразу.
Они выбрали пиво. Иван Дмитриевич пил его, слушал болтовню Оксаны и, опираясь на свой богатый опыт, подсчитывал, когда нужно будет встать из-за столика, чтобы успеть к выходу и началу главных событий.
– Хорошее в одиночку никогда не приходит, – говорила она. – Я была счастлива, что оказалась свободна, светилась от удовольствия, что снова дома, но по приезде узнала, что у папы на работе большие проблемы. Настолько большие, что не потушить запал радости внутри меня это не может.