Доклад Генпрокурору
Шрифт:
– Оресьев убит, – вдруг сказал Кряжин. – И я уверен, что причиной тому послужили не думские дебаты. Она, причина, лежит передо мной на столе. Я так думаю. А потому изымаю всю эту документацию, Константин Константинович, и начинаю искать убийц Павла Федоровича. Не об этом ли вы меня просили? Не к этому ли взывали, выступая по телевидению. Обещаю, найду.
– Конечно, – проговорил Рылин, не найдясь, чему тут возразить.
– А что касается телевизионных и газетных выпадов в сторону Генеральной прокуратуры... Константин Константинович, из двадцати журналистов, говорящих о Генпрокуратуре, девятнадцать говорят плохо. Двадцатый говорит хорошо, но делает это плохо. Так повелось испокон веков, и к этому люди давно
Этот вопрос Кряжина должен войти в учебник для следователей в качестве последнего пункта «гиперинформированной прокачки». Перед Рылиным, только что проигравшим конкурс дачи первых показаний, открывались широкие врата для бегства. Мнимого де-юре, но казавшегося после прокачки удачно подвернувшимся де-факто. Это было единственное, о чем Кряжину отказался сообщить Каргалин.
По влаге, побежавшей по морщинам лба Константина Константиновича, и по его решительно вскинувшимся бровям, уведшим эти потоки к вискам, Иван Дмитриевич догадался, что Рылин от-вет знает, но обязательно солжет. Но следователь и не надеялся получить имя убийцы. Он рассчитывал у в и д е т ь, что Рылин имя знает.
– Иван Дмитриевич... Кому выгодно убийство человека, занимающегося доставкой строительных материалов на разрушенный Кавказ? Павел Федорович был единым организмом со мной и Каргалиным. Значит, отсекание одной из частей этого организма выгодно тем, кто строительные материалы поставлять бы хотел, но не имеет на данный момент возможности.
– «МИР», Пеструхин и Ежов? Я так и предполагал.
В дверях, после того, как Рылин расписался в протоколе, следователь Константина Константиновича остановил.
– Знаете, что меня удивляет? Почему вы не назвали эти фамилии сразу? И почему Каргалин ее вообще не упомянул? На вашем заводе происходит выворачивание внутренностей, а вы даже не сподобились увести удар в сторону очевидных виновников.
– Знаете, подозревать людей лишь по причине собственных подозрений, – Рылин поморщился так неестественно, что Пермяков, молчавший все время, не выдержал.
– Решили мучиться до тех пор, пока прокуратура сама все не выяснит? А как же реноме депутатов Государственной думы?
– А! – воскликнул Кряжин, подхватив со стола какой-то документ. – Присядьте еще на минуту, Константин Константинович. Вот, Сергей Мартемьянович утверждает, что Тылик получал... – Иван Дмитриевич так всмотрелся в документ, что, казалось, утонул в нем, – сорок процентов от сделок по перевозкам по России и столько же от сверхприбыли за продажу цемента. Вы с Оресьевым получали по тридцать, из этих же долей оплачивали и представительские расходы. Вы подтверждаете?
– Дайте лист бумаги, – Рылин подошел к столу, и теперь было ясно, что морщится он искренне. – Я вам, конечно, напишу... Коль скоро Сергей Мартемьянович оказался честен... Частично. Но прошу вас понять – средства добывались исключительно ради исполнения программных задач, поставленных избирателями перед партией.
– Кто бы сомневался, – заключил Кряжин, придвигая к Рылину листы (не один, б о л ь ш е ). – Каргалин это подтверждает.
Константин Константинович помялся.
– Я полагаю, что честность тут ни при чем. Мне будет необходим человек, знающий закон. В дальнейшем.
Кряжин согласился. Адвокат Рылину не помешает. Уже на следующем допросе. Но это дело Константина Константиновича, у Кряжина свои заботы.
«Тварь, самая настоящая тварь», – думал Каргалин, слушая рассказ Ивана Дмитриевича о помидорных шашлыках, ключах от «шкод» и братания с председателями горизбиркомов Тернова и Красноярска.
Кофе, рука следователя на плече соратника по партии по выходе их из кабинета... Очень, очень все это не нравилось Сергею Мартемьяновичу. Разговаривая в зале с прокурором Терновской области, он беспрестанно косил взгляд то на дверь, где происходила обработка «важняком» Пащенко и Харина, то на кабинет, где укрывались от глаз руководителей завода Кряжин с Рылиным. Сергей Мартемьянович, в силу обстоятельств пока не понимающий своей роли, позабыл, что совсем недавно Кряжин приобнимал, вводя из кабинета, и его самого. И говорил при этом странные речи. Но Сергей Мартемьянович не успел даже высказать удивление после прилюдной похвалы. Очень хотелось дать знак Константину Константиновичу, с которым все было уже давно предварительно обговорено, однако как такой знак дать? Следователь говорит: «Побольше бы таких людей в Думу, как вы, Сергей Мартемьянович». Что, нужно было вскричать на весь зал: «Костя, не верь ему»?
А сейчас они пьют кофе. Дура Инга Матыльская, из Москвы прихваченная, приготовила. Пока Пащенко какой-то бред нес, телефон зазвонил. Сергей Мартемьянович трубку извлек из кармана, а оттуда сообщение: в Красноярске на комбинате местная прокуратура по поручению Москвы производит действия, мало отличающиеся от действий местной прокуратуры в Тернове. Вот, значит, как... Обложил Кряжин.
Но тварь не он. Тварь Рылин, потому что этот мордоворот из Генеральной прокуратуры о шашлыках и сходняках на берегу Оби мог узнать только от него. Интересно, чем Кряжину удалось напугать Костю так, что тот стал выдавать информацию, как рассекреченный сейф? Его что, спрашивали: а не расскажете ли вы, Рылин, о связях «Отчизны» с главами избирательных комитетов в Тернове и Красноярске?
– Что? – срывающимся шепотом воскликнул Каргалин. – Я и Оресьев получали по тридцать процентов, а Тылик сорок?! Это... тоже Константин Константинович вам сказал?
Узнать правду Сергею Мартемьяновичу было трудно. Едва Кряжин показался на пороге с Рылиным, Пащенко тут же снова повел Каргалина к гостю из Москвы. Беспредел какой-то... Нужно срочно адвокатов вызывать. Хоть на это-то у Рылина ума хватит?! Говорил же ему, суке, Каргалин – срочно вызванивай мэтров! А тот: вызовет подозрение, Сергей, кто прав, тот не ищет защиты у дорогих адвокатов. Реноме потеряем.
Реноме... Сергей Мартемьянович сейчас слушает роман из уст Кряжина и диву дается, до чего может довести человека собственная глупость и трусость. Запуганный, запутавшийся в собственных показаниях Рылин теперь казался ему не поддержкой, а предателем.
– Вы хотите сказать, что целых сорок процентов прибыли мы могли бы оторвать от народа?! Тылик, не Тылик... – Каргалин подумал. – Десять процентов мы перечисляли на государственный счет, указанный Тыликом. Во всяком случае, я уверен, что государственный. Полагаю, это счет Госкомстроя. Так что о взятках или представительских расходах не может и речи идти. Если Рылин взятки давал – пусть отвечает. Но я рядом в тот момент не стоял. Я лишь переводил деньги на счет, и эти пятнадцать процентов казались мне нормальным налогом от продаж. Бояться мне нечего, могу отобразить на бумаге.