Доклад Генпрокурору

Денисов Вячеслав Юрьевич

– Мы увидимся? – спросил Иван Дмитриевич, спускаясь с трапа самолета.

– Я же дала тебе номер домашнего телефона в Тернове, – сказала она, серчая, что он позабыл об этом. Она уже ревновала его ко всем делам на свете. – Я всю неделю буду в городе, Иван. Только не поступай со мной так, как с несчастной у Большого.

Сказала и осеклась. Не выбивается ли она из привычной роли «Мисс рейса сто восемьдесят один»? И расслабилась, почувствовала тепло на сердце, когда он вдруг наклонился к ней и неуверенно поцеловал в щеку. «Совсем как мальчишка», – вдруг подумала она, и оттого стало еще теплее.

Он говорил, что не сможет довезти ее на служебной машине.

Черт его знает, где он работает, если его прямо на взлетной полосе встречает черная «Волга»! – но он наверняка знал, что говорил. Оксана не обиделась. Мужчина, ценящий свое дело, – лучший мужчина. Едва он забывает об этом, сразу теряет уважение женщины.

Через две минуты к ней подъехал синий «Вольво», и она в него села.

Еще не известно, кому мягче будет.

Глава девятая

Чем дальше углублялся в расследование убийства депутата Кряжин, тем больше задумывался над нелогичностью следственной связи между смертью Оресьева и откровенными махинациями, которые проводило руководство Терновского цементного завода. Он давал себе отчет в том, что триединое начало в лице Рылина—Каргалина—Оресьева толкало по России товары народного потребления под эгидой выполнения государственного заказа по производству и поставке строительных материалов в разрушенные «восстановлением конституционного порядка» регионы.

Схема проста до изумления. Берется железнодорожный состав. Десять вагонов из тридцати забивается мешками с цементом, мраморной крошкой, а в остальных двадцати перевозятся фурнитура и сырье для производства пластикоых окон, паркет и другие стройматериалы, не имеющие к Чечне, Ингушетии и Северной Осетии ни малейшего отношения. К тому времени, когда состав приближается к Закавказью, двадцать упомянутых вагонов пустеют. Их содержимое заказчики разбирают по дороге. Что называется – «водила подбросил». Таким образом по России не облагаемые железнодорожным налогом и налогом с перевозок гуляют целые поезда. В казну крепнущего государства не падает ни цента... да чего там! – ни копейки не падает, а цементный завод и его учредители-сопредседатели повышают свои финансовые возможности незаконной транспортировкой по территории страны гигантского количества товаров народного потребления. Немудрено, если учесть, что государственный заказ по восстановлению Закавказья не облагается налогом.

Но это только первый пункт плана стремительного обогащения. Мешок цемента, продаваемый даже в Находке за семьдесят рублей, в Чечню идет по льготным, как указано во всех документах, расценкам и обходится государству в восемьдесят пять рублей за мешок. Документы на сии поставки подписывал с Терновским Змеем Горыновичем о трех головах некто господин Тылик из Госкомстроя. Подозревать, что у этого Тылика не все в порядке с головой, было бы нецелесообразно. С головой у него как раз все в порядке. Даже очень в порядке, чего нельзя сказать о тех, кто его на эту должность рекомендовал и устраивал.

Говорят, по уровню выплат заработной платы первое место уверенно занимает Дания. За час подневольного труда своим датчанам она выплачивает по тридцать евро. Россия способна отслюнявить лишь полтора и прочно удерживает позиции на последней строчке пятого десятка. Меньше получают лишь араты в Монголии, сборщики кокосов в Зимбабве и ремесленники из Чада. При радостных заявлениях о том, что, по сравнению с прошлым годом, россиянам стало жить лучше на восемь процентов, в голову начинает лезть всякая ерунда. Например, калькуляция, способная уверенно

заявить о том, что до заработной платы датчан мы поднимемся к две тысячи сто восемьдесят третьему году. Хотелось бы, конечно, пораньше, но, пока Россия изобилует каргалиными, рылиными, тыликами и оресьевыми, надеяться на это не приходится.

Пащенко и Пермяков, озадаченные несколько дней назад из Генеральной прокуратуры, перевернули вверх дном всю бухгалтерию и сопутствующую ей финансово-экономическую документацию. Есть мошенство! – мог рапортовать в Москву Кряжин.

Но зачем, черт побери, убили Оресьева? Кому он еще, кроме государства, сделал плохо? Уже нет никаких сомнений в том, что Варанов – не убийца, а вор. Тогда кто убил и за что?

– Скажите, – обращался к Рылину—Каргалину Кряжин. – Когда вы мне песни Павла Федоровича в Думе давали слушать, вам не приходило в голову, что я сюда приеду?

Разговор происходил в Тернове, точнее – в заводоуправлении Терновского цементного завода, а потому смысл вопроса был донельзя тонок, но прозрачен.

Оба, и Сергей Мартемьянович (Каргалин), и Константин Константинович (Рылин), продолжали переводить стрелы на правительство, в частности, на одно из подведомственных ему учреждений – Госкомстрой, и утверждать, что в действиях Кряжина по изъятию документации и опечатыванию складов нет никакой необходимости. Мол, пусть съездит в Москву. Мол, пусть Тылику позвонит. И отпадут все вопросы. И вообще, действия старшего следователя Генеральной прокуратуры приносят государству колоссальный ущерб. Простой, отстой, застой, непоставка.

– Ну, насколько я мог почерпнуть из документации в ваше отсутствие, – саркастически улыбался Иван Дмитриевич, – государство от этого только выиграет.

Сразу по приезде на предприятие Пащенко сказал Кряжину, что завышенные цены на цемент и гравий его группой обнаружены лишь в восьми товарно-транспортных накладных при отправках. Имеются еще почти сто восемьдесят пакетов документов, но, поскольку на момент первой ночной проверки они находились на руках финансовых деятелей завода, документация о завышении цен, разумеется, исчезла. Кряжин после такого сообщения стал догадываться о том, что в ту ночь ели «пленники» завода.

– Несите все, – заявил Иван Дмитриевич.

Разместившись за столом Харина, он уложил в несколько стопок документы, поместил сверху восемь накладных и пригласил Каргалина.

Кабинет Владимира Павловича Харина, не сломленного за ночь Генеральной прокуратурой исполнительного директора, занимал весьма удобное положение. Он являлся аппендиксом (исключительно в метафорическом смысле) огромной залы, в которой и расположились все главные действующие лица: финансисты, директорат, производственники. Мало-помалу следователи Терновской областной прокуратуры дергали из этого разномастного косяка зазевавшуюся рыбешку, которая никак не предполагала, что окажется следующей, и начинался долгий протокольный разговор. По протоколу требовалось сидеть, курить, пить из кабинетных графинов воду и рассказывать правду, какой ее видят приглашенные лица. Эти кабинетики следователей располагались в коридоре и частью залы не являлись. Главное же помещение занимал Кряжин, Пащенко и его «важняк» Пермяков. Время жало, перспективы намечались сенсационные и скандальные, уже поступило два звонка из Госкомстроя, один из министерства (по всей видимости, случайный, к делу о махинациях и Оресьеву не относящийся, поскольку сразу после информации о том, что на заводе Генеральная прокуратура, разговор быстро закончился) и один вообще странный.