Доктор Ахтин. Бездна
Шрифт:
Размышляла она, в основном, над тем, что было в прошлом. Воспоминания, окутывая её сознание густым облаком, порой приводили к влажности в глазах. Слезы набухали и редкими каплями стекали по щекам. Она не стирала их, позволяя падать на пол.
Бывали мгновения, когда картины из прошлой жизни заставляли её улыбаться, но улыбка, которую она видела в зеркале, как правило, была настолько грустной, что вновь хотелось плакать.
И чаще всего она просто равнодушно перебирала в памяти события последних лет, начиная с того момента, как первый раз Вилентьев пришел к ней с фотографиями жертв Парашистая. Тогда она даже не догадывалась, чем всё закончится. В то лето она не думала, что этот убийца однажды станет смыслом её жизни.
Почувствовав, что сможет без проблем добраться до квартиры, Мария Давидовна встала, взяла кулек с продуктами и пошла к подъезду. Останавливаясь на каждом этаже, она добралась до двери. Долго смотрела на еле заметную
— Да, не Бог, но для меня ты смог стать Богом, — прошептала Мария Давидовна, достала ключ из кармана и открыла дверь.
В последние два месяца она постоянно хотела кушать. Даже плотно поев, она через пятнадцать минут снова начинала думать о том, что можно пожевать. Вот и сейчас, как только она вошла в квартиру и ощутила запах жареной картошки, которую она готовила два часа назад, рот наполнился слюной. Нетерпеливо вытащив из кулька батон колбасы, Мария Давидовна нарезала неровными толстыми кусками продукт, сделала бутерброд и откусила от него. Испытывая непередаваемое удовольствие от вкуса пищи. Она сидела на кухне и жевала, глядя на срез колбасного батона, — нежно-розовый цвет выглядел так аппетитно, что, не доев один бутерброд, она начала резать второй.
Временно насытившись, Мария ушла в комнату, легла на диван и, умиротворенно вздохнув, закрыла глаза. Вот теперь можно и отдохнуть.
Сумеречный зимний лес. Тишина и голод. Даже нет ожидаемого хруста снега под ногами. Укрытые снегом ели стоят, как стражи странного леса, непоколебимо и уверенно охраняя его покой. В этом холодном безмолвии она спокойна, — острое обоняние подсказывает, что дичь рядом.
Утолив голод, она согреется.
Согревшись, она обретет силу.
Став сильной, получит все.
Среагировав на мелькнувшую под елью тень, она побежала, легко перепрыгивая через упавшие стволы и огибая переплетения кустарников. Заяц, петляя между деревьями, метался в попытке сохранить свою ничтожную жизнь, но все закончилось быстро.
Она отрывала куски мяса, ощущая парной и сладкий вкус победы. Но это был всего лишь мелкий заяц — она смогла только слегка утолить голод. Обтерев запястьем лицо от крови, она пошла дальше. Из одежды на ней была только фланелевая рубаха, и холод сжимал её в своих объятиях. Но ни холод, ни притупившийся голод не мешали получать удовольствие от осознания своей силы, от кайфа успешной погони и предвкушения крупной добычи.
Это её лес.
Она здесь хозяйка.
Вся дичь в этом лесу принадлежит ей.
Полная луна осветила поляну, на край которой она вышла. Животное, стоявшее так же, как и она, на двух ногах, одетое в штаны и теплую куртку, смотрело на неё. Оно не убегало и не пряталось, но это ничего не меняло, — это двуногое животное тоже её дичь. Не отрывая взгляда, она преодолела разделяющие их метры, и обрушилась на добычу. Погрузив в шею свои зубы, она, захлебываясь, вбирала в себя эту солоноватую жидкость, несущую жизнь.
Ощущение поглаживания по голове. Странное прикосновение. Ласковые и нежные касания, давно забытые и поэтому такие желанные. Она даже замерла, перестав пить кровь. Воспоминания пронеслись в голове с быстротой молнии.
«Мама также перед сном гладила меня по голове, но убитая мной добыча не может этого делать. Она должна содрогаться от страха и ужаса смерти».
«Утоли мною голод и стань сильнее», — услышала она спокойный голос, возникший внутри неё. До боли знакомый голос. В своих воспоминаниях она часто слышала его, но так ни разу не смогла понять, откуда она его знает.
Она подняла голову и встретилась глазами со своей добычей.
«Посмотри, сколько мяса», — он руками распахнул шкуру, обнажив грудь.
Бугристая кожа, покрытая темно-коричневыми корками. Нежно-розовая мясистая ткань с зеленоватым отделяемым, стекающим в чистый снег. Резкий зловонный запах заживо гниющего тела ударил в её чуткий нос.
«Это прекрасная пища, возьми меня, утоли мною голод».
Она, упав на колени, исторгала из себя свернувшуюся кровь, куски непереваренной зайчатины, ощущая себя бездонной клоакой. Запах гниения не давал вдохнуть чистый лесной воздух. Мерзкий привкус во рту и боль в животе.
«Ты не сможешь выжить, ты сдохнешь от голода, если не научишься пользоваться любой белковой массой».
Он уходил, не оглядываясь, оставляя в снегу в своих следах кровь, от вида которой болезненно сжимался пустой желудок. Холод пробирал до костей, и, главное, — она уже не ощущала себя сильной здоровой самкой, хозяйкой этого мира.
Она замерзнет и умрет.
Пусть будет так.
Умереть — это хорошо.
Мария Давидовна, вздрогнув всем телом, вынырнула из сна. Тяжело дыша, она смотрела в темное окно, где полная луна казалась пожаренным на сковороде серебристым блином. Кислый привкус тошноты во рту и тянущая боль внизу живота. Положив руку на дно матки, она почувствовала каменистую плотность. Испуганно прислушиваясь к себе, Мария Давидовна затаила дыхание.
Через несколько мгновений матка расслабилась, плод толкнул её в бок, и — с облегчением выдохнув, она улыбнулась.
Всё хорошо. Просто плохой сон, вызванный постоянным чувством голода.
Встав с дивана, она пошла на кухню и открыла холодильник.
Мы сидим у костра. Виктор рассказывает о том, как он сбежал из пещеры, когда меня увел Архип. Как он бежал по запутанным переходам, как заблудился и пришел в заброшенную часть пещеры. Там он нашел узкий проход в бункер.
— Не продолжение пещеры, а помещения, построенные людьми. Очень похоже на военный бункер. Всё разграблено и разрушено, ржавый металл, покрытый льдом, и разбитые стены, поэтому трудно понять, для чего это подземное сооружение в тайге. На обломках какого-то агрегата нашел надпись «Сделано в СССР». Скорее всего, бункер был построен в советские времена, а потом, когда страна развалилась, военные бросили его. Я нашел одно достаточно большое помещение, и от него еще несколько поменьше размером. Вот в самой дальней комнате я и нашел штык-нож от автомата Калашникова. Взял его в руки и сразу как-то увереннее себя почувствовал.
Виктор улыбается, вспоминая свои ощущения.
Я смотрю на огонь и говорю:
— Ну, и дальше что?
— Пошел обратно, потому что подумал, что тебе нужна будет помощь. Безоружный, я бесполезен, а вот с ножом, уже веселее. Бродил по переходам, бродил, пока не услышал крик. Пошел на звук и вышел в большую пещеру. Смотрю, а Пророк кол занес над головой, хочет в тебя воткнуть. Ну, я и метнул нож. Слава Богу, навык с армии остался.
Виктор молчит пару минут, а потом продолжает:
— Ну, а потом подошел ближе и увидел кучу трупов. Несколько человек еще были живы, но я, как только посмотрел на раны, сразу понял, что не выживут. Немного помучились и один за другим умерли. Ты тоже выглядел очень плохо, но во всяком случае, я не нашел на тебе смертельных ран. Затем Анна появилась. Она испугалась и спряталась, когда всё началось, поэтому осталась в живых. Вместе мы перетащили тебя сюда, и вдвоем, что смогли, то и сделали.
— А где трупы?
— Потихоньку перетащил в бункер. Одного за другим. Там, как в холодильнике, они сохранятся, а потом, может быть, кто-нибудь их похоронит.
Виктор говорит так, словно уже точно решил, что скоро он отсюда уйдет и эти проблемы он решать не будет. И он тут же озвучивает мои мысли:
— Думаю, что надо уходить отсюда. Нога у тебя выглядит значительно лучше, еще пару дней, и ты сможешь идти. Анна знает дорогу к людям.
Я киваю. Моё тело быстро восстанавливается после ран и болезни. Рана на бедре очистилась от гноя, появились первые грануляции. Я, действительно, совсем скоро смогу идти без помощи.
— Как думаешь, какой сейчас месяц года?
— Я даже знаю, какое сегодня число, — улыбается Виктор, — Анна показала мне календарь, в котором они отмечали дни. Так вот, сегодня двадцать третье марта две тысячи десятого года. Без сознания ты был больше двух месяцев. Иногда мне казалось, что ты не выживешь.
— Двадцать третье марта, — задумчиво повторяю я. В памяти всплывает знание, которое пришло из бездны.
— Да, скоро закончится первый весенний месяц, — кивает Виктор. Он думает о своем. А я созерцаю точку отсчета, которая приходится на этот день. Времени еще достаточно много, но обратный отсчет начался. Моё знание иррационально и недоказуемо, — я просто знаю. Доказывать я никому ничего не собираюсь. Пророчествовать тоже не буду.
В пещеру забегает Анна. У неё большие испуганные глаза, словно она увидела нечто страшное.
— Там…
Она не может говорить. Указующая рука дрожит.
— Что там? — спрашивает Виктор.
— Там… в пещере для молитв…
Мне кажется, что я знаю причину её испуга.
— Виктор, помоги, — прошу я.
Поднявшись на ноги с его помощью, я опираюсь на его плечо. Мы идем за Анной, которая исчезает впереди. Мы двигаемся медленно, поэтому, когда добираемся до пещеры, Анна уже делает то, что нужно. Она поджигает факелы и расставляет их вокруг каменного распятия.