Доктор Ахтин. Жертвоприношения
Шрифт:
Раздался громкий хлопок. Смятая машина вспыхнула.
Капитан Ильюшенков лежал в траве и в бессильной злобе бил обеими руками по земле. Он не помнил, когда в последний раз из его глаз текли слезы. Разве что от усталости, когда он всю ночь сидел над бумагами или пялился в монитор. Даже когда от старости умерла мама, он не пролил ни одной слезинки, — это было вполне ожидаемое несчастье. Все рано или поздно умирают.
Сейчас он лежал в траве, размазывал грязными руками слезы по щекам, видел, как ярким пламенем горит микроавтобус, и проклинал жестокую несправедливость
Снова очнувшись, я чувствую, что меня везут. Голова по-прежнему болит, но теперь я хоть могу думать.
И вспоминать.
Сначала была тьма. Я шел по тропе и не знал, куда иду.
Потом появилась Она и взяла меня за руку. Я помню, что почувствовал. Может тогда я не знал слово, чтобы назвать своё чувство. Но теперь я знаю.
Затем впереди я увидел свет далеких фонарей.
Я улыбаюсь. Я вспоминаю, кто я есть. И почему тени, которые стояли и смотрели на меня, назвали меня Парашистаем.
Чуть повернув голову, я пытаюсь понять, где я и что происходит. Тесное помещение автомобиля. Зарешеченные окна.
Меня везут, но куда?
Мужчина, который назвал меня Парашистаем. Его я знаю. Это следователь. Значит, я пойман. И меня везут в тюрьму. Всё просто и прозаично, — мой путь закончен.
Через боль, я переваливаюсь на бок и пытаюсь сесть. Я хочу посмотреть в окно. Увидеть лес. И свободу. Может быть, в последний раз.
Микроавтобус едет медленнее, пока не останавливается.
Наконец-то, подтянувшись на руках, я выглядываю в окно.
Я вижу летящий на меня локомотив.
Вот оно. Время умирать, и время рождаться. Я ведь это знаю. Пришло время, Тростниковые Поля дадут мне успокоение и облегчение. Уйдет боль. Исчезнет сомнение и страх. Больше не надо будет приспосабливаться.
Я просто стану самим собой.
Тени, бредущие стадом, станут миражом в пустыне. И постепенно исчезнут из моей памяти.
Я с радостью в сердце жду. И даже когда чудовищной силы удар отбрасывает моё тело, я не чувствую боль и не закрываю глаза, просто взлетев и моментально переместившись в Тростниковые Поля.
Я лежу в траве и смотрю на толстые стебли. Я слушаю шелест тростника. Боль исчезла. И нет неуверенности и сомнений.
Я — дома. И когда я вижу себя в белой футболке с глупой надписью на английском языке, я говорю то, что думаю:
— Привет, вот я и дома.
— Нет, еще рано, — отрицательно мотает головой собеседник. Он стоит в паре метров от меня и не собирается подходить.
— Ну, как же нет, — я даже привстаю на локтях от удивления, — вот же я, и вокруг Тростниковые Поля. Там, на переезде я погиб, поезд на большой скорости сбил машину, в которой я сидел. В такой аварии невозможно выжить. Сейчас моё мертвое тело лежит в разбитом микроавтобусе.
— Посмотри вокруг внимательно, включи сознание, и будь собой, — говорит он и уходит в густой кустарник на краю леса. Хотя, я только что видел, что он вышел из зарослей тростника.
Я поворачиваю голову и смотрю по сторонам. Головная боль есть, но она совсем не мешает мне видеть и оценивать, думать и решать. Я чувствую своё тело и знаю, что оно в состоянии реагировать и двигаться.
Я жив. И практически не пострадал во время аварии. Несколько ушибов и в кровь разбитая голень правой ноги.
Прямо передо мной метрах в двадцати на железнодорожной насыпи стоит длинный грузовой поезд. Слева от меня метрах в десяти смятый, как консервная банка, микроавтобус, в котором меня везли. Скорее всего, от удара меня выкинуло из машины.
От головы поезда к автомобилю бежит человек. Вечерние сумерки мешают мне понять, кто это. Да и не важно. Мне пора уходить.
Я поворачиваюсь на живот и ползу к лесу. До него пара метров, и когда я заползаю в спасительный полумрак кустарника, то понимаю, что далекие фонари снова манят меня своим призрачным светом.
Да, я хочу жить.
Надо признать это, и больше не ублажать своё сознание сладкими сказками о блаженстве иной жизни. Не смотря на то, что Тростниковые Поля дадут мне спокойствие, я пока не хочу туда.
Я еще не сказал Марии, что я её люблю.
Простые слова, которые люди говорят друг другу.
Я должен был сказать их еще две недели назад, но — еще не всё потеряно. Я знаю, что у меня еще будет такая возможность.
Мария Давидовна встала рано утром. Накинув халат, она подошла к окну и посмотрела на предрассветные сумерки. Утренний туман окутывал легкой вуалью парк, скрывая набережную реки. Солнце скоро прогонит туман, но пока еще он создает эффект таинственности и загадки. Может, сейчас туман скрывает того, кто ей дорог.
Она улыбнулась своим наивным мыслям.
И отошла от окна. Взяв приготовленный с вечера пластиковый стаканчик и положив его в карман халата, она пошла в туалет. Надо, в конце концов, пойти и сделать то, что она опасается сделать уже два дня.
Пора уже посмотреть правде в глаза.
В туалетной комнате она пару минут подумала. Потом решительно проделала все необходимые подготовительные мероприятия. Извлекла из упаковки тест и опустила бумажную полоску в пластиковый стаканчик с желтой жидкостью. Посмотрела на часы, отметив время. И внезапно подумала, что, наверное, выглядит очень глупо. В её возрасте первый раз в жизни делать тест на беременность. К тому же она врач, и прекрасно знает, откуда берутся дети, что такое незащищенный половой акт, почему в положенные дни не приходят месячные, и почему тошнит, когда она видит мясо. Зачем еще делать тест на беременность, когда и так все понятно.
Мария Давидовна непроизвольно улыбнулась, хотя все последние дни её постоянным спутником была грусть. Затем, заметив, что пришло время извлекать бумажную полоску, она достала её и посмотрела.
Две полоски. Одна жирная и четкая. Другая — слабая и расплывчатая.
Она подумала, что вроде это называется сомнительным результатом, и пока ни о чем не говорит. Мысленно она почти обрадовалась, хотя в сознании почувствовала разочарование.
Потом она вспомнила инструкцию к тесту, — надо еще чуть-чуть подождать.