Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)

Шляхов Андрей Левонович

Ах, да, была еще одна чудесная фраза: «Во время осмотра врач Данилов В.А. пытался завести разговор о благодарности в отношении врачей со стороны пациентов». Тургенев бы застрелился сам или застрелил бы человека, выражавшегося подобным образом, но Тургенев не читал жалоб, адресованных Департаменту здравоохранения.

Значит, доктор вымогал, но не получил. Вынужден был госпитализировать, но заниматься не занимался. Заниматься не занимался, а обокрасть, кажется, успел.

Это только наивные люди считают, что нет вины без доказательств. Умные люди (а

ведь именно таким представителям рода человеческого доверяют разбор жалоб) придерживаются другого мнения. Дыма без огня не бывает – и все тут!

О жалобе Данилов узнал от Марка Карловича.

– Пишите объяснительную, а потом поговорим, – распорядился заведующий приемным отделением. – Если желаете, можно взять из архива историю.

– Не нужно, я все прекрасно помню, – отказался Данилов.

Со дня поступления и ухода Алексея Елизаровича не прошло и двух недель.

Объяснительная получилась короткой – на пол-листа. Лечить лечил, наблюдать наблюдал, денег не брал. Что тут еще писать? Примерно то же самое написала и Таня. Ее фамилия упоминалась в жалобе, но конкретно к ней никаких претензий не было, разве что кроме намека на возможное участие в краже. Все шишки сыпались на многострадальную даниловскую голову.

– Грамотно отмазываетесь, – сказал Марк Карлович, прочитав объяснительную Данилова.

– Марк Карлович, не «отмазываюсь», не «отпираюсь» и не пытаюсь себя обелить, – заметил Данилов. – Я излагаю все, как было. Вы же были согласны с моей тактикой, разве не помните?

– Помню, – кивнул Марк Карлович. – Я все прекрасно помню. У меня вообще очень хорошая память. Но поймите меня, Владимир Александрович. Напиши он это мне, – он ткнул пальцем в копию жалобы, лежавшую на столе, – одно дело. Но он написал в департамент. Улавливаете разницу?

– Улавливаю, – вздохнул Данилов.

Все начальники таковы – любят притворяться хорошими людьми. Мол, будь их воля, и небо было бы голубее, и трава – зеленее, и солнце светило бы ярче, и вообще везде бы царили мир да любовь. Но увы, у каждого начальника есть свое начальство, которое не дает ему жить по законам добра и прощения, а заставляет наказывать подчиненных. Вот уж горе так горе! Заставляют портить свою карму своими же собственными руками! А карма, если верить знатокам, – дело тонкое. Испортишь разок в этой жизни – выправлять будешь в трех последующих, и не факт еще, что выправишь.

– Наша верховная администрация, – Марк Карлович ткнул пальцем в потолок, – не любит сотрудников с запятнанной репутацией. Вы понимаете?

– Понимаю.

– Они рассуждают так – случись еще какая-нибудь неприятность с этим же сотрудником, так с нас спросят втройне. Скажут: «Отвечайте за его грехи сами, раз вовремя от него не избавились». Перестраховываются люди, не хотят по чьей-то чужой вине мест своих лишаться. Их же можно понять?

– Можно, – в который уже раз согласился Данилов. – И вас можно понять. Вы тоже страхуетесь...

– Ну а что мне еще остается делать? – Марк Карлович картинно развел руками и склонил голову набок. – Страхуюсь

как могу. Я, к вашему сведению, сам себя в люди вывожу, у меня нет ни «мохнатой лапы» наверху, ни родственных связей. Есть, правда, тесть-профессор, но профессоров у нас пруд пруди, тем более что он не гинеколог, не кардиохирург и даже не онколог, а всего лишь гигиенист. Гигиена дошкольных учреждений – вот его сфера. Так что мне, кроме себя, надеяться не на кого. Я не хочу сказать, что горю желанием от вас избавиться, в приемное отделение очередь из желающих работать не стоит, но в отношении вашей работы там, в отделении...

– У вас есть какие-то сведения или это только домыслы? – уточнил Данилов.

– Домыслы, – признался Марк Карлович. – Сведения вы получите от Ромашова. Завтра, как только сдадите дежурство – идите к нему «на ковер». Только потом, пожалуйста, не поленитесь зайти ко мне и сообщить, чем закончился ваш разговор, договорились?

– Зайду, конечно, – пообещал Данилов, думая о том, что ему, скорее всего, так и так придется зайти в отделение за своими вещами.

– Только не спорьте с ним и ни в коем случае не перебивайте, – предупредил Марк Карлович. – Помните, что повинную голову меч не сечет.

– Скажите, пожалуйста, по тактике ведения больного ко мне есть вопросы?

– Нет, – ответил Марк Карлович. – У меня – нет.

– Доказательства моей причастности к исчезновению денег есть?

– Нет.

– Тогда объясните, пожалуйста, в чем мне виниться?

– Я – это я, а Ромашов – это Ромашов! – рассердился Марк Карлович. – Завтра сами почувствуете разницу. Я вам советую, как себя вести, а вы лезете в бутылку! На рожон вы лезете! В общем, нарываетесь на крупные неприятности вместо средних! Если вы начнете так же вести себя с Ромашовым, то вам точно придется уйти из Склифа, и не по собственному желанию!

«Надо было снять диагноз отравления суррогатами и отказать этому сукиному сыну в приеме, – подумал Данилов. – Тогда ничего бы не было или если бы даже и было, то не в таком масштабе».

Спокойно сидеть и слушать Марка Карловича было очень трудно. Хотелось встать, послать всех к такой-то матери и уйти. Но это было бы не очень разумно. Зачем раньше времени сжигать за собой мосты? Мосты стоит жечь только тогда, когда убедишься, что другого выхода нет. Да и куда податься свежеиспеченному токсикологу с подмоченной репутацией? Токсикология – очень маленький, замкнутый мирок, это вам не терапия.

– Я же не призываю вас каяться в том, чего вы не делали! – продолжал Марк Карлович. – Просто будьте благоразумны, скажите, что сделали выводы и впредь будете относиться к пациентам более внимательно... Впрочем, это ваше дело, а не мое... Идите работать.

Работалось плохо – мешала головная боль и злость. А как тут не злиться? Возвращаешь женщине деньги, которые она пыталась «забыть» на твоем столе, и навлекаешь на себя подозрения в вымогательстве. Госпитализируешь пьяного придурка для динамического наблюдения, а он обвиняет тебя в воровстве. Здорово!