Доктор Ф. и другие
Шрифт:
Мои пальцы сами собой разжались. Я что-то слабо пискнул и начал сползать по стене.
В следующий миг дверь распахнулась — это дядя вошел. Только теперь в хлынувшем свете я разглядел наконец страшилище, обитавшее здесь. Оно впрямь было громадного роста. Голова его сидела прямо на плечах, не оставив ни малейшего зазора для шеи. Неряшливая дремучая борода сливалась с такими же неопрятными лохмами, растущими на груди. Вообще, ничего более волосатого, чем это существо, я никогда прежде не видывал: из носа, из ушей, с каждого пятачка на лице у него кустилась могучая
На проступившем из-под шерсти корявом лице появилось нечто вроде виноватой, искательной улыбки; только по этому, а никак ни по остальной наружности, я понял, что передо мной все-таки человек.
Дядя не спеша подошел к нему.
— Ты что ж это, Афанасий, людей пугаешь, а? — укоризненно спросил он. — Нехорошо, братец, ей-Богу, нехорошо. Не для того тебя, братец, сюда взяли, чтобы ты мою родню пугал. Давай-ка ты, братец, знай свое место.
— Так-ить — скильки ж можно, товарищ енерал-полковник, — затянуло басом это страшилище, именуемое Афанасием. — Нешто я крот, щоб употьмах та употьмах? Бачить вже разучився.
В сопровождение своим жалобам он переминался с ноги на ногу, при этом его босые пятки, отрываясь от паркета, издавали чавкающие звуки. Вообще вид у него был довольно-таки унылый и от этого вполне человеческий. Теперь уже я всерьез жалел его.
Однако дядю это нытье ничуть не проняло.
— Ты на себя в зеркало бы посмотрел, — все так же сурово сказал он. — Тебя же, коли на свет божий выпускать, так разве в зверинец. Не чесан, не мыт! А одет, одет как! Тьфу! Вон, посторонние люди криком кричат, как тебя, такого красавца видят... И дела уже который день не делаешь, только и знаешь с утра до вечера всякую дрянь пить. Забыл, что ли, для чего я оттуда тебя забрал? Так я же могу и назад воротить, у меня это мигом.
Видимо, угроза была далеко не пустячной. Афанасий взмолился:
— Як же можно, товарищ енерал-полкоуник? У их же сухий закон, як у Хвинландии... — Потом уже, шмыгнув медвежьим носом, угрюмо заверил: — Що надо, усе сроблю, товарищ енерал-полковник, тока не отсылайте. Це ж не люди, це бычки у томате, нешто они душу мою могут уразуметь? В мене ихние нарзаны вже во гди! А для вас, товарищ енерал — усе щё прикажете. Вы мне — як ридный батька.
Мне стало неловко перед этим чудищем: как-никак отчасти и по моей вине ему сейчас приходилось так жалко унижаться перед дядей.
— То-то же, — сказал дядя, немного смягчившись. — Только смотри у меня!
— Было б що бачить, — угрюмо проворчал Афанасий и побрел в дальний угол комнаты, где у него стоял самодельный, неряшливо застеленный топчан.
Дядя подтолкнул меня к двери:
— Пошли отсюда, малыш. А ты вот что, Афанасий, давай-ка ты, правда, займись-ка, братец, делом. И ежели что почувствуешь, немедля зови меня. Неделю уже здесь торчишь, а проку с тебя покуда как с козла молока. Сколько еще ждать прикажешь? Гляди, ей-Богу, отправлю назад, мне, голубчик, дармоедов в доме не надо!
Мы уже выходили из этой берлоги, когда Афанасий вдруг ошалело прошептал:
— Чую!..
— Что, уже?!.. — с испугом спросил дядя. Он трясущимися руками надел очки и почему-то стал разглядывать босые, грязные ноги Афанасия. Наверно, что-то в их виде, действительно, внушало страх — дядя вдруг запричитал: — Афоня, голубчик, предупреждать же надо! Нельзя же, братец, вот так вот, при посторонних!.. Ну потерпи, голубчик, чуток еще потерпи!.. — Не отрывая взгляда от Афанасиевых ступней, он с новой силой стал подталкивать меня к двери.
Однако вытолкать меня из комнаты он не успел.
— Чую! Вже чую! — взревел Афанасий. — Пиихалы!.. — и с этими словами начал неторопливо возноситься вверх.
Дядя сразу обмяк и перестал толкаться. Замерев на месте, мы с ним во все глаза следили за этим полетом. За день я настолько утратил чувство реальности, что даже не смог удивиться в полную силу, только это, должно быть, и спасло меня от окончательного помешательства.
Дядя снова обрел дар речи только после того, как нечистые, мозолистые пятки Афанасия зависли на уровне его очков.
— Идиот! — простонал он. — Скотина пьяная, вот после этого ты кто! Секунду не мог подождать? Что я теперь человеку скажу — об этом ты, дурак, подумал?
Афанасий его не слушал. Плавно покачиваясь в воздухе, он по-военному отдал честь:
— Товарищ енерал-полковник! Гвардии рядовой у запасе, эхстрасенс уторой категории Афанасий Хведорук докладывает! Лэвитация проходит нормально! Самочувствие — тоже у норме, тока трошки у голове шумит!
— Пить надо меньше, тогда б не шумело, — зло сказал дядя. — Что мне твоя дурная башка! Кто датчики подключать будет, кто тебе, олуху, давление смерит? Две недели рожал — и нате! Все коту под хвост!.. Надоел! Завтра же назад поедешь! — Он обнял меня за плечи: — Пошли, малыш. Не обращай на него внимания — больно много чести этому пьяному обормоту.
Тем временем Афанасий поднимался все выше и, войдя в раж, продолжал рапортовать:
— У воздухе усе спокойно! Происшествий нэма! Бачу тилько муху на лустре!.. Товариш енерал-полковник, задание Родины выполнено, дозвольте приступать к посадке! Перехожу на прием...
Вместо ответа дядя только в сердцах сплюнул и снова подтолкнул меня. Под его нажимом я безвольно поплелся в гостиную.
Должно быть, вид у меня был невменяемый.
— Что там еще? — с тревогой спросила Елизавета Васильевна.
Дядя безнадежно махнул рукой.
— Афанасий левитирует, — тусклым голосом ответил он и, ссутулившись, постарев на глазах, шаркающими шагами направился в коридор.
— О, Господи! Ведь говорила, говорила же я тебе! — крикнула ему в спину Елизавета Васильевна. Потом она повернулась к мне: — А вы — вы тоже хороши! Ну какого, скажите, черта вас туда понесло? Я же предупреждала вас, просила как человека — будьте как никогда осторожны!.. — С этими словами она впорхнула в ту комнату, где, так и не получив команды на спуск, должно быть, все еще висел под потолком бедняга Афанасий.