Доктор Самты Клаус

Дымовская Алла

— Ты бы прибрал свои потные ноги, приятель?

— А ты бы побрил свою волосатую грудь? — достойно парировал упрек Самты. — Некогда нам разлеживаться. Надо идти спасать Клару Захаровну и несчастных людей.

— Идти? Куда? — спросонья не понял его Пит.

— Куда, куда. Пасти верблюдА! То есть, тебя. Олух индейский! Короче так… Ты, Чак, собирай все необходимое для дальнего похода. Ты, Кики, отполируй мою верную железную суковатую палку. А ты, жиртрест, двадцать отжиманий и десять кругов вокруг пляжа! — приказал приятелям Самты, неспешно извлекая улитку из трусов. — Я же возьму на себя самое сложное. Общее идейное руководство и начальственное попечение.

Все то время, пока осуществлялось общее идейное руководство, собиралось разнообразное барахлишко, по преимуществу ненужное

и чужое, и полировалась железная суковатая палка, вокруг добровольных спасателей суетился некий хмырь. Вообще-то суетился он вокруг уже третий день, намекая, чтобы и его приняли в узкий круг друзей доктора Самты. Но хмыря обычно прогоняли, швыряясь в него пустыми раковинами из-под браги, камнями и кокосовыми орехами. Хмырь никому не нравился. Во-первых, он надоедливо ныл, во-вторых, выглядел жалко и портил настроение. В-третьих, имея довольно неблагозвучное имя Конфундус Попадопулос, он всех умолял звать его попросту Робин Гудом. А в-четвертых и в самых главных, прежде он служил следователем по раскрытию злостных мошенничеств с медицинскими страховками. Доктор Самты Клаус, поскольку большую часть жизни существовал безбедно именно благодаря мошенничествам с медицинскими страховками, первый швырялся в беднягу Робина особо крупными камнями.

— Вот что. Нужно взять с собой Ким и Кена, — неожиданно произнес Самты, и, отметив недоуменные взгляды приятелей, пояснил: — Ребята безбашенные, зато дерутся классно. Опять же, у них есть пластид.

Сообразительный Пит тут же бросил нарезать бессмысленные круги вокруг пляжа, и кинулся на поиски северных корейских близнецов. Робин, который Попадопулос, заныл еще сильнее и жалостливее:

— Возьмите меня, люди добрые! Я вам еще пригожусь. Я костры разводить умею. Палатки разбивать. И готов нести, что угодно!

Доктор немного подумал. Каверзная, мстительная мысль созрела в его необыкновенном и ненормальном уме:

— Костры нам без надобности. Сами разведем, было бы что поджигать. Палаток у нас вовсе никаких нет, разбивать у нас нечего — посуда и та пластиковая. А вот насчет последнего предложения, то оно принимается. Ты, Робин, понесешь меня!

Робин Конфундус Гуд понял, что его настоящая фамилия недаром Попадопулос, и еще он понял, что сам виноват, и никто его не тянул за язык. Впрочем, это было его нормальное состояние, даже когда на службе его тянули за язык специально и грязными руками. Он обречено кивнул, и постарался прикинуть про себя, сколько же в общем идейном руководителе выйдет пудов, и станут ли его кормить в дороге по усиленной наркомовской норме. И еще он в который раз сильно пожалел, что не взял в свое время имя и фамилию своего родного дяди-миллионера Томаса Джеймса Сойера, и поэтому перед смертью дядя вычеркнул его из завещания. А возьми он эту обыкновенную фамилию и обыкновенное имя, не служил бы он в страховой конторе, не летел бы в самолете, не попал бы авиакатастрофу, и ему не пришлось бы искать друзей и возить на себе по необитаемому (это он так думал!) острову хромого докторишку. В общем, как вы яхту назовете, так она и поплывет, а может и это самое…, в смысле потопнет.

К вечеру, когда зашло солнце и можно было идти по холодку, спасатели Клары Захаровны и всех несчастных людей, в это время бездумно и радостно плясавших у костров, отправились в путь. Впереди ехал на лихом Робине идейный руководитель доктор Самты Клаус, следом в качестве оруженосца несла верную железную суковатую палку Кики, за ней тащился с поклажей и пейсами рекламный Чак, за ним семенили корейские близнецы с пластидом, замыкал шествие толстяк Пит. Он жевал на ходу черствый гамбургер и молился Маниту, чтобы Самты ненароком не вспомнил про двадцать замотанных отжиманий. Поэтому Пит предусмотрительно старался не попадаться доктору на глаза.

Впереди всех ждала голая неизвестность. Приятная или нет, пока сложно было сказать. Но шагать в поисках приключений на одну интересную часть тела, все же получалось лучше, чем от скуки спиваться на пляже, предаваясь однообразным разнузданным оргиям и шабашу.

О том, как ПД в это же самое время отправился в Известное Место, и что оно собой представляло.

Шел же Лэм Бенсон повидаться ни больше, ни меньше, как с самим Джейсоном. Все время пути он чувствовал себя не в своей тарелке, а как бы в чужой помойной лохани, потому что шел он в неурочный день и против правил. По правилам Джейсон принимал на дому только по пятницам и только 13-го числа, но чрезвычайные обстоятельства заставили Лэма отступить от обычного графика посещений. На всякий случай он имел с собой в качестве умиротворяющего подарка новехонькую хоккейную маску с автографом самого Третьяка. А также искусно заточенный, коллекционный мясницкий нож с перламутровой инкрустацией и позолоченной гравюрной надписью:

«ОТЦУ РОДНОМУ И БЛАГОДЕТЕЛЮ. В ДЕНЬ ТЕЗОИМЕНИНСТВА ОТ ДОНСКОГО КАЗАЧЕСТВА КОЛЕНПРЕКЛОНЕННО ПРЕПОДНОСИМ. МНОГАЯ, МНОГАЯ ЛЕТА!»

Текст был позаимствован из дарственной надписи на золотой шашке, поднесенной атаманом Войска Донского московскому генерал-губернатору в 1898 году, и оставлен Лэмом без изменений слово в слово на русском языке. Все равно отец родной и благодетель читать не умел. Ни по-русски, ни по-каковски.

Проживал Джейсон в старой, заброшенной котельной посреди блуждающего кукурузного поля. Еще со стародавних времен, когда на острове не существовало не то, чтобы четвертого энергоблока, но так же первого, второго и третьего. Тогда котельная работала на полном ходу, а сам Джейсон служил при ней кочегаром. Жизнь он вел преимущественно нечестную, потому как воровал казенный уголь, делал из него алмазы и тайком перепродавал компании «Де Бирс» по бросовой цене. А когда правда выплыла наружу и его пришли арестовывать, Джейсон под видом самообороны ударил судебного пристава кочергой. Тогда акционеры компании «Будущее покажет» из параллельной вселенной «МММ-3», что означало Мзда, Мгла, Мстя, постановили. Дело на острове свернуть, котельную закрыть, а Джейсону показать кузькину мать согласно традиционному лозунгу: «Я мщу, и мстя моя ужасна!». То есть приговорили беднягу к бессрочному прозябанию в качестве отца и благодетеля среди местных гуманоидных недоумков. Которые непременно примут здешнюю второстепенную «Станцию по даровому копчению неба» за чудесное явление, и станут досаждать требованием всевозможных откровений.

Так бывший кочегар нес свой нелегкий крест в чуждом параллельном измерении, а Лэм Бенсон в свою очередь нес ему новехонькую хоккейную маску с автографом Третьяка. Вовсе даже не подозревая, кто такой Джейсон на самом деле, и что он делает на острове. Лэм, несмотря на всю свою гениальность, был таким же гуманоидным недоумком, как и все прочие жители земли. И поэтому тоже ждал от бывшего кочегара неслыханных чудес, мудрых пророчеств, а также достоверных прогнозов погоды и биржевого курса евро и доллара по отношению к японской йене. Даже ни на секунду не задумываясь: откуда существу, скверно говорящему на гарлемском жаргоне — единственно доступном для него языке, и еле-еле знающему таблицу умножения на два и на четыре, владеть секретами вселенской мудрости?

Все же Джейсону удавалось уже без малого двадцать лет водить Лэма за длинный, хитрый нос. Он, кстати сказать, ничуть не сомневался в гениальности самого Пожизненного Диктатора, поэтому в ответ на любой его вопрос попросту повторял за ПД последние его слова.

К примеру, если Лэм вопрошал отца и благодетеля:

— Как ты думаешь, «Калифорнийские железобетонные» упадут в цене?

То Джейсон неизменно, как горное эхо, отвечал:

— Упадут в цене.

После чего Лэм со спокойной совестью играл на Нью-Йоркской Фондовой на понижение.

Или наоборот. Если ПД спрашивал:

— Не прикупить ли мне «Техасских живодерен» на миллион-другой?

Джейсон громовым, патриархальным голосом провозглашал:

— На миллион-другой!

Тогда Лэм шел и покупал. И надо сказать, ни разу не прогадал. Потому что, и в самом деле обладал редкостным коммерческим чутьем на даровые деньги, и не менее редкостным чутьем на всяческие неприятности. Так что в советах отца и благодетеля вовсе не нуждался. Хотя и не знал об этом. А вздумай кто его просветить на сей счет, ПД дал бы в глаз. Потому как, кому же охота сознаться, что без малого двадцать лет строил из себя горохового шута и доверчивого идиота одновременно.