Доктор Торн
Шрифт:
Осенью 1834 года пришло прозрение, и Фрэнк Грешем вместе со своей благородной супругой и самоуверенными родственниками Де Курси за ее спиной обнаружил, что успел смертельно оскорбить родное графство. К его глубокому недовольству, в парламент был выдвинут другой кандидат, и хотя Фрэнк мужественно сражался и потратил в борьбе десять тысяч фунтов, отстоять собственную правоту все же не сумел. Высокопоставленный член партии тори, втайне поддерживающий интересы вигов, не пользуется популярностью в Англии. Никто ему не доверяет, хотя находятся те, кто, несмотря на это, готов выдвинуть его на высокий пост. Именно так случилось с мистером Грешемом. Ради семейной выгоды многие желали сохранить за ним место в парламенте, однако никто не считал кандидата достойным этой чести. В результате последовало суровое и дорогостоящее
Да, Фрэнсис Ньюболд Грешем не сумел встать на ноги, но дважды совершил отчаянные попытки вернуть прежнее положение. В те дни по разным причинам выборы в Восточном Барсетшире проходили часто, и к двадцати восьми годам мистер Грешем уже трижды выступил против графства и все три раза потерпел поражение. Честно говоря, сам сквайр ограничился бы потерей первых десяти тысяч фунтов, однако леди Арабелла обладала бурным темпераментом. Да, ее муж владел прекрасным поместьем, имел солидное состояние, но не был аристократом. Стало быть, в браке с рядовым дворянином она спустилась с высоты своего графского пьедестала. Ее светлость чувствовала, что супруг по праву достоин места в палате лордов, но если этого не случилось, то хотя бы в нижней палате. Если же она допустит, чтобы ее превратили в жену простого сельского помещика, то постепенно растворится в пространстве.
Под давлением жены мистер Грешем трижды бесславно и бесполезно участвовал в выборах, причем всякий раз дорого платил за поражение. Он терял деньги, леди Арабелла теряла терпение, и жизнь в Грешемсбери складывалась уже далеко не столь благополучно, как при старом сквайре.
За двенадцать лет брака детская наполнилась обитателями. Первым родился мальчик. В те счастливые безмятежные дни, когда еще здравствовал всеми почитаемый Джон Ньюболд Грешем, появление наследника было встречено с огромной радостью: по всей округе пылали костры, жарились массивные туши быков, с шумом, блеском и треском совершался обычный для богатых британцев праздничный ритуал, но с рождением десятого ребенка, причем девятой девочки, восторг выражался уже не столь бурно.
Потом пришли другие неприятности. Некоторые девочки оказались болезненными, а четыре так и вовсе очень слабыми. Леди Арабелла обладала кое-какими недостатками, которые причиняли серьезный ущерб как счастью мужа, так и ее личному душевному благополучию, однако равнодушие к собственным детям среди таковых не значилось. Все годы она изо дня в день изводила мужа упреками: за то, что не прошел в парламент; за то, что не обустроил дом в Лондоне, на Портман-сквер; за то, что не пригласил зимой в Грешемсбери побольше гостей, – но сейчас сменила тему и стала то и дело жаловаться на то, что Селина кашляет, Хелен страдает лихорадкой, у бедной Софи слишком слабый позвоночник, а у Матильды пропал аппетит.
Следует отметить, что беспокойство по столь серьезным причинам вполне простительно: так оно и было, однако манеру выражения материнских чувств трудно назвать таковой. Кашель Селины не имел отношения к старомодной мебели на Портман-сквер, а позвоночник Софи не окреп бы от получения отцом места в парламенте. И все же, слушая, как леди Арабелла обсуждает проблемы в семейном кругу, можно было подумать, что она свято верит в связь событий и всерьез ожидает положительного воздействия правильного поведения мужа на здоровье дочерей.
Как бы там ни было, а милых болезненных крошек постоянно перевозили с места на место: из Лондона в Брайтон, из Брайтона на какие-то немецкие воды, из Германии обратно в Англию, в Торки. Увы, из Торки – что касается четырех упомянутых девочек – путь лежал туда, откуда дальнейшие переезды по желанию леди Арабеллы были невозможны.
Единственный сын и наследник поместья Грешемсбери носил имя отца: Фрэнсис Ньюболд Грешем – и непременно и заслуженно предстал бы в качестве главного героя нашего повествования, если бы почетное место уже не было занято сельским доктором. Впрочем, желающие могут отдать пальму первенства ему, ведь именно Фрэнсис Ньюболд Грешем-младший станет нашим любимым молодым персонажем, выступит в любовных сценах,
Мастер Фрэнк Грешем вполне соответствовал традиционному образу действующего лица подобного рода. К счастью, он, в отличие от сестер, родился и вырос здоровым и, единственный мальчик в семье, оказался красивее всех девочек. С незапамятных времен мужчины семейства Грешем были хороши собой: с крупными чертами лица, голубоглазые, светловолосые, с ямочкой на подбородке и аристократическим изгибом верхней губы, в равной степени способным выразить как добродушие, так и презрение. Фрэнк-младший был настоящим Грешемом и радовал любящее сердце отца.
Члены семейства Де Курси тоже славились красотой. В походке, манерах, выражении лица, правда, неизменно присутствовало самомнение и высокомерие. И все же благородные леди и джентльмены явно не вели свой род ни от Венеры, ни от Аполлона: высокие, худые, с резко очерченными скулами, высокими, но узкими лбами и большими, выпуклыми, надменными, холодными глазами. Впрочем, женская часть Де Курси обладала прекрасными волосами, а также живыми манерами и общительностью. Это позволяло дамам считаться красавицами вплоть до той поры, когда брачный рынок поглощал дебютанток: ведь в светском обществе красота уже не имела особого значения. К слову, все мисс Грешем унаследовали внешность Де Курси, отчего не стали менее дороги матушке.
Две старшие девочки, Августа и Беатрис, выжили в младенчестве и явно собирались жить дальше. Четыре следующие зачахли, умерли одна за другой – в один печальный год – и упокоились на аккуратном новеньком кладбище в Торки. За ними последовала пара близнецов: два слабых нежных хрупких маленьких цветка с темными волосами и темными глазами, с узкими бледными лицами и мелкими чертами, с длинными худыми руками и такими же ногами. Соседи смотрели на них и думали, что скоро бедняжки последуют за сестрами, однако малышки упрямо жили и не страдали так, как страдали те несчастные девочки. Кое-кто в Грешемсбери объяснял это сменой семейного доктора.
И вот в мир пришла последняя дочурка – та самая, чье появление на свет, как мы упомянули, не было отмечено бурной радостью, поскольку в это время четыре другие – жалкие, болезненные, с впалыми щеками, слабым скелетом и немощными бледными руками – ждали позволения покинуть мир.
Так выглядела семья Фрэнсиса Ньюболда Грешема к 1854 году, когда старший сын достиг совершеннолетия. Юноша уже окончил школу Харроу и поступил в Кембриджский университет, но, конечно, к столь знаменательному дню приехал домой. Для молодого человека, родившегося, чтобы унаследовать обширные угодья и огромное богатство, совершеннолетие должно было стать необыкновенным событием. Неизбежны сердечные поздравления; горячие объятия, которыми седовласые старейшины графства встречают возмужание мальчика; нежные, почти материнские ласки соседок, знавших виновника торжества с пеленок и имевших замечательных дочек – достаточно привлекательных, воспитанных и образованных даже для него. Прозвучат тихие, смущенные, но искренние приветствия самих девушек: впервые они обратятся к приятелю не по имени, а торжественно и важно – по фамилии, причем подчиняясь скорее интуиции, чем ощущению, что настало время, когда следует отказаться от фамильярности. Каждый ровесник посчитает своим долгом хлопнуть виновника торжества по спине, назвать счастливчиком, напомнить, что кому-то повезло родиться в рубашке, и пожелать прожить тысячу лет, а то и вовсе не умереть. Арендаторы станут выкрикивать поздравления; фермеры – пожимать руку и желать добра; фермерские жены – целовать юношу, а сам он – фермерских дочек. Что и говорить: столь горячий прием сделал бы двадцать первый день рождения особенно приятным для молодого, полного сил и надежд наследника. Однако для наследника, осознававшего, что отныне получает одну-единственную привилегию: попасть под арест за долги, и больше ничего, удовольствие может оказаться не из приятных.