Доктор Торн
Шрифт:
Таким образом, когда окончил свой век хозяин прежний собачьей своры, человек весьма пожилой – что случилось примерно через год после последней попытки мистера Грешема одержать победу на выборах в парламент, – все партии сошлись во мнении, что самым приятным и рациональным решением станет передача собак в руки хозяина Грешемсбери. Впрочем, постановление охотничьего сообщества оказалось приятным для всех, кроме леди Арабеллы, а рациональным – для всех, кроме самого сквайра.
В это время мистер Грешем уже переживал серьезные финансовые затруднения. За те два блестящих года, в течение которых старались держаться наравне с сильными мира сего, супруги потратили гораздо больше, чем следовало. Четырнадцати тысяч должно было хватить, чтобы молодой член парламента с женой и двумя-тремя детьми мог жить в собственном особняке в Лондоне и одновременно содержать фамильное поместье. Однако Де Курси были очень богаты, и леди Арабелла предпочла следовать врожденным привычкам и ни в чем не отставать от жены брата –
Леди Арабелла бурно, многословно возражала против появления новой статьи расходов, но в то же время похвастаться, что муж жил у нее под каблуком, она никак не могла. Тогда ее светлость предприняла первую массированную атаку на старую мебель в доме на Портман-сквер, а в ответ впервые услышала дерзкое заявление, что абсолютно неважно, какая там мебель, поскольку в будущем ей не придется перевозить семью в Лондон на время светского сезона. Нетрудно представить диалог, выросший из столь многообещающего начала. Если бы леди Арабелла меньше раздражала мужа, возможно, он бы более взвешенно отнесся к тщетному противостоянию непомерному увеличению расходов на обустройство лондонского дома. А если бы он не потратил так много денег на занятие, которое ничуть не интересовало и не радовало жену, возможно, она сдержала бы упреки в равнодушии к столичным светским удовольствиям. Как бы то ни было, собаки прибыли в Грешемсбери, а леди Арабелла продолжила из года в год проводить в Лондоне по несколько месяцев, так что семейные расходы отнюдь не сократились.
Сейчас, однако, псарня вновь опустела. За два года до начала нашей истории собак отправили в поместье другого, более обеспеченного охотника. Мистер Грешем перенес событие тяжелее любого другого свалившегося на его голову несчастья. Он содержал свору в течение десяти лет и эту работу, по крайней мере, выполнял хорошо. Потерянную в роли политика популярность среди соседей ему удалось восстановить в качестве охотника, и, если бы существовала возможность, он с радостью сохранил бы власть над собаками. Однако свора находилась на его попечении значительно дольше, чем следовало, после чего наконец убралась восвояси, причем событие не обошлось без откровенного изъявления радости со стороны леди Арабеллы.
Однако мы заставили арендаторов слишком долго ждать за накрытыми под старинными дубами столами. Да, когда Фрэнк-младший достиг совершеннолетия, в Грешемсбери оставалось еще достаточно средств, чтобы развести один костер и зажарить одного быка прямо в шкуре. Возмужание не настигло Фрэнка незаметно, как могло бы произойти с сыном священника или сыном мелкого служащего. Местная консервативная газета «Стандарт» сообщила, что в Грешемсбери «все бороды тряслись» точно так же, как на подобных праздниках в течение многих веков. Да, именно так и было написано, но, как в большинстве подобных отчетов, в этом опусе тоже содержалась лишь тень правды. Конечно, «напитки текли рекой», только вот бороды тряслись не так энергично, как в былые времена, поскольку не имели должного на то основания. Сквайр добывал деньги, где только мог, и все арендаторы ощутили это на себе. Арендная плата возрастала; лес безжалостно вырубался; обслуживавший поместье адвокат бессовестно богател; торговцы в Барчестере и даже в самом Грешемсбери начинали открыто ворчать, а сквайр все больше грустнел. В таких условиях рты арендаторов продолжали жевать и глотать, но бороды вилять не желали.
– Хорошо помню совершеннолетие самого сквайра, – обратился к соседу по столу фермер Оклерат. – Видит бог, ну и весело же было в тот день! Эля выпили больше, чем сварили в поместье за два последних года. Да уж, старый сквайр не скупился на угощенье.
– А я отлично помню даже рождение нынешнего сквайра, – вступил в разговор сидевший напротив пожилой фермер. – Вот гульба-то тогда началась! И не очень-то давно это было, ведь нашему мистеру Грешему еще далеко до пятидесяти. Да, точно, хотя выглядит на все полсотни. Что и говорить, жизнь в Гримсбери изменилась (так местные жители называли поместье), изменилась к худшему, сосед Оклерат. Я-то скоро помру, даже не пытайтесь возражать, но после того, как больше полувека платил за свои акры фунт пятнадцать шиллингов, не думал, что придется платить фунт двадцать.
Примерно такие же разговоры велись и за другими столами. Наверняка они были совершенно иными в те дни, когда сквайр родился, когда достиг совершеннолетия и когда спустя два года появился на свет его сын. По каждому из этих поводов устраивались пышные сельские праздники, а сам сквайр не покидал гостей. В первом случае его носил на руках отец во главе целой вереницы нянек и кормилиц. Во втором случае он сам принимал активное участие во всех затеях и веселился от души, а каждый арендатор протискивался сквозь толпу на лужайку,
Фрэнк Грешем-старший прошелся среди гостей и возле каждого стола произнес несколько приветственных слов. В ответ арендаторы встали, поклонились и пожелали здоровья нынешнему сквайру, счастья молодому наследнику и процветания поместью Грешемсбери. И все же праздник тянулся уныло.
Чтобы отметить событие, на празднование прибыли и другие, более почетные гости, и все равно ни в самом особняке, ни в домах соседних мелкопоместных дворян такой толпы, как в дни семейных торжеств в былые годы, не собралось. Общество в Грешемсбери выглядело малочисленным и включало главным образом графиню Де Курси и ее свиту. Леди Арабелла по-прежнему всеми силами поддерживала тесную связь с замком Курси, очень часто туда ездила (мистер Грешем совершенно не возражал) и при каждой возможности брала с собой дочерей. Вот только в отношении двух старших девочек – Августы и Беатрис – непременно следовало недовольство мистера Грешема, а часто они и сами отказывались навещать тетушку, кузин и кузенов. Леди Арабелла гордилась сыном, хотя Фрэнка ни в коем случае нельзя было назвать ее любимым ребенком. И все же он был законным и общепризнанным наследником Грешемсбери, из чего леди Арабелла собиралась извлечь максимальную выгоду, к тому же рос ласковым, любящим мальчиком, перед которым растаяло бы сердце любой матери. Конечно, леди Арабелла искренне любила своего первенца, но испытывала нечто вроде разочарования, видя, что тот не в такой степени похож на Де Курси, как следовало бы. И все же родственное чувство оставалось неистребимым, а потому в день совершеннолетия ее светлость пригласила в поместье невестку в сопровождении молодых леди: Амелии, Александрины и прочих. Больше того, она не без труда уговорила снизойти до участия в празднике младших сыновей: как достопочтенного Джорджа, так и достопочтенного Джона. Сам граф Де Курси в это время пребывал при дворе – или сказал, что пребывал, а лорд Порлок – старший сын и наследник титула – в ответ на приглашение тетушки просто ответил, что не считает нужным утруждать себя родственными глупостями.
Приехали также Бейкеры, Бейтсоны и Джексоны. Все они жили неподалеку, так что вечером смогли вернуться домой. Разумеется, присутствовал и преподобный Калеб Ориел – священник, преданный принципам Высокой церкви, – вместе с красавицей сестрой Пейшенс Ориел. Прибыл мистер Йейтс Амблби – местный адвокат и агент в сфере недвижимости. Ну и, конечно, не обошлось без доктора Торна с его скромной, тихой юной племянницей мисс Мэри Торн.
Глава 2
Давным-давно
Коль скоро доктор Торн наш герой, точнее говоря, мой герой, а за читателями остается привилегия выбрать себе собственных любимцев, и коль скоро его воспитаннице мисс Мэри Торн предстоит стать нашей героиней и здесь выбора, увы, нет, необходимо представить и описать дядю и племянницу подробно и официально. Мне придется извиниться за то, что начинаю роман двумя длинными скучными главами, полными подробностей и объяснений. Сознаю опасность избранного пути: грешу против золотого правила, предписывающего сразу произвести наилучшее впечатление на всех вокруг. Эта мудрость в полной мере признается романистами, и мной в том числе. Трудно предположить, что кто-нибудь осмелится создать художественное произведение, на первых страницах которого так мало привлекательного и заманчивого материала, и все же не могу поступить иначе. Чувствую, что не имею права заставить бедного мистера Грешема заикаться, запинаться и неловко, самым неприглядным образом ерзать в кресле, прежде чем не скажу, почему он отчаянно нервничает. Точно так же не могу позволить доктору Торну свободно выражать свое мнение среди важных персон, пока не объясню, что подобное поведение вполне ему свойственно. Согласен: столь пассивная позиция автора противоречит природе художественного творчества и свидетельствует как о недостатке художественного воображения, так и о нехватке мастерства. Весьма сомнительно, что удастся восполнить пробелы простым, честным, незамысловатым рассказом.
Доктор Торн вырос в не менее известной, чем у мистера Грешема, семье, и уж точно куда более старинной, чем у графа Де Курси, о чем он любил хвастливо повторять. Тщеславие как важную черту характера упоминаем в первую очередь, поскольку это самая приметная слабость доктора. Он доводился троюродным братом мистеру Торну из Уллаторна – барсетширскому помещику, что жил неподалеку от Барчестера и очень гордился тем обстоятельством, что поместье оставалось в роду и беспрепятственно переходило от Торна к Торну дольше, чем любое другое в графстве.