Долг. Мемуары министра войны

Гейтс Роберт

В тот же день ко мне пришел Джонс, чтобы поделиться сомнениями по поводу планов Маккристала. На совещаниях в Ситуационном центре он почти не подавал голоса. Джонс сказал: «Сто тысяч американцев в подчинении РК [регионального командования] «Юг» и РК «Восток» – просто дух захватывает. Но чего-то недостает, какого-то клея, который скрепит все вместе. Где общий план по Афганистану, включая роль НАТО?» Джонса тревожила также «упертость» военных – либо 40 000 человек, либо вообще никого не надо. Джим сказал, что ответственным за эту упертость считают Маллена и «вообще к нему в Белом доме неоднозначное отношение», хотя президент вроде бы в число недовольных не входит. Я снова отделался привычными комментариями – сказал, что о какой-либо организованной кампании, тем более о заговоре, рассуждать просто смешно, что заявление Маккристала в Лондоне – всего лишь устный ответ на вопрос, а Майк уже признал,

что его слова на слушаниях в сенате были глупой ошибкой. Я добавил, что атмосфера в Белом доме, на мой вкус, становится ядовитой, особенно это касается Донилона, который постоянно отзывается о Маллене и других военных руководителях, употребляя фразочки вроде «самоуправство и вседозволенность». Меня бесит, что человек, который никогда не служил в армии и даже в Афганистан ни разу не летал, смеет обвинять боевых командиров в чем-то подобном да еще поучает, как и где, к примеру, развертывать вертолетные эскадрильи. Джонс признал, что надо бы «угомонить Тома, пока не заболтался».

Увы, на следующий день дерьмо, как говорится, снова полетело в вентилятор. Примерно три недели назад президент сказал мне, что хочет побеседовать с глазу на глаз с заместителем председателя Объединенного комитета начальников штабов генералом Картрайтом, дабы выслушать его собственную точку зрения на ситуацию в Афганистане. Я сказал тогда президенту, что, если о встрече с Картрайтом станет известно, Маллен наверняка почувствует себя уязвленным. Я посоветовал Обаме никому больше не говорить о своем намерении и предложил ему встретиться с Картрайтом в субботу в своей резиденции. Встреча состоялась во вторник, 20 октября, когда я был в Японии. Несколько человек в Белом доме знали о ней. Маллен не знал. А через неделю об этой встрече Джим Джонс рассказал Майку.

Маллен пришел ко мне и, что называется, с порога заявил, что чувствует себя преданным – Джонсом, Картрайтом и даже, возможно, мной. Встреча Обамы с Картрайтом, сказал он, продемонстрировала, что президент ему не доверяет. Он спросил, почему президент просто не уведомил его о своем желании встретиться с Картрайтом (последнего-то обязали хранить тайну). Майк прибавил, что Картрайт теперь пребывает в полной растерянности, а сам он гадает, как ему себя вести на перспективу. Я понял эти слова так, что Майк подумывает об отставке. Я описал ему все, что предшествовало встрече, и упомянул о своем совете президенту. Я признал, что, вероятно, допустил ошибку, что, пожалуй, мне следовало рекомендовать Обаме не вести «сепаратные переговоры» за спиной Майка. Потом Маллен спросил, что я могу посоветовать ему, и я сказал, что совершенно не хочу оставаться на посту министра без него в должности председателя ОКНШ, поскольку он мой друг, поскольку я безоговорочно ему доверяю, – и мне очень неловко, что так получилось. Я добавил, что президент поставил всех троих – Маллена, Картрайта и меня – в идиотское, не побоюсь этого слова, положение. Мы договорились, что каждый из нас попробует приватно пообщаться с президентом.

Майк хотел ясности о якобы затеянной военными «кампании», об отношении президента лично к нему и об отношении администрации в целом к военным. Несколькими неделями ранее президент «надрал нам задницы», как выразился Маллен, за публичные выступления военных. Обама тогда сказал: «Что касается Афганистана, мои избиратели оценят, если я схлестнусь с военными по вопросам политики в Афганистане». Эти слова, несомненно, встревожили Майка (как и меня самого), и Маллен логично предположил, что отныне мы с президентом играем в разных командах. После встречи с Майком я позвонил Раму Эмануэлю и попросил устроить мне на следующий день частную пятнадцатиминутную аудиенцию у президента. Я сказал, что речь пойдет о кадрах, но не обо мне лично. Рам уточнил: «Майк?» Я ответил утвердительно.

Я рассказал Обаме о своем разговоре с Малленом, объяснил, что адмиралу кажется, будто он утратил доверие президента. И прибавил, что Картрайт тоже беспокоится и явно прикидывает, стоит ли ему продолжать работать. Я признал, что дал президенту неудачный совет. «Надо было одобрить вашу с Картрайтом встречу, но предварительно попросить вас позвонить Майку». Обама отметил, что тоже свалял дурака, что ему следовало просчитать все варианты, а он, похоже, не принял во внимание чрезмерную щепетильность военных по отношению к соблюдению протокола, не оценил этого обстоятельства, поскольку сам никогда не служил. Но, сказал он, как ему кажется, «с каждым человеком в форме я имею право говорить как главнокомандующий». Я отметил, что сам поступаю именно так, в любой части и на любой базе, нарушая, быть может, служебную иерархию. Майк хотел бы поговорить наедине, прибавил я, после очередного совещания, прямо сегодня, во второй половине

дня. Обама попросил меня передать Майку, что по-прежнему полностью ему доверяет, однако не преминул повторить, что военные своими публичными заявлениями загоняют его в угол применительно к проблеме Афганистана. Позже Майк сказал мне, что они с президентом «отлично потолковали» и уладили разногласия.

Этот эпизод напоминает, что люди на высочайших уровнях власти, жесткие и опытные профессионалы, привычные к постоянным политическим коллизиям и публичности жизни в Вашингтоне, все равно остаются людьми. Все мы, в той или иной степени, в чем-то уязвимы, в каком-то отношении чувствуем себя незащищенными, и у каждого есть свои «любимые мозоли». Никому не нравятся критические отзывы прессы, ставящие под сомнение наши мотивы, честность и компетентность. И всем, в том числе прошедшим огонь и воду старшим офицерам и убеленным сединами министрам обороны, время от времени требуется одобрительное похлопывание по плечу или иной жест поддержки. И, какими бы самостоятельными и самоуверенными мы ни были, приятно сознавать, что мы можем доверять своему боссу, особенно когда этот босс – президент Соединенных Штатов Америки.

К началу ноября мы свели разнообразие вариантов по Афганистану к трем основным: 1) 20 000 солдат дополнительно, половина – для участия в контртеррористических операциях, половина – для обучения афганцев, – вариант вице-президента; 2) одобрение запроса Маккристала на 40 000 человек; 3) вариант «Маккристал-бис» (моя версия): 30 000 американцев и от 5000 до 7000 солдат от союзников. Позднее будет много написано об обиде Пентагона на Картрайта, который помогал Байдену и сотрудникам вице-президента «состряпать» альтернативу плану Маккристала. Возможно, Маллен, Петрэус, Маккристал и другие военные и вправду обижались. Меня же это нисколько не заботило. Единственное, что вызывало опасения, – обыкновение Картрайта умалчивать о своих намерениях, скрывать их как от старших гражданских руководителей (в том числе и от меня – иногда), так и от военных в Пентагоне.

Ближе к завершению дискуссий возник важный вопрос: как быстро мы сможем передислоцировать дополнительные войска в Афганистан? Первоначальный военный план предполагал, что развертывание затянется более чем на год. Президент правильно отметил, что подобную неторопливость вряд ли можно охарактеризовать как «оперативную необходимость». Он уточнил у Петрэуса, сколько времени заняло развертывание частей в Ираке в ходе «Большой волны». Около шести месяцев, ответил Петрэус. Обама заявил, что переброску войск в Афганистан нужно провести значительно быстрее. Военное руководство в конечном счете согласилось; большая часть подкреплений должна прибыть к концу августа 2010 года (настоящий кошмар для армейских логистов, но все-таки им удалось справиться с этой задачей).

Сколько времени проведут в Афганистане направленные туда подкрепления? Военные утверждали, что районы, очищенные от талибов, можно будет передать афганскому правительству и афганским силам безопасности в течение двух лет. Поскольку первые морские пехотинцы прибыли в провинцию Гильменд и вступили в бой с талибами летом 2009 года, президент предложил начать вывод подкреплений в июле 2011 года. Когда в прошлой администрации обсуждалась ситуация в Ираке, я выступал против любых конкретных сроков, но на сей раз поддержал президента – я был уверен, что в Афганистане нам не обойтись без, скажем так, драматических действий, иначе Карзай и афганское правительство вообще не удосужатся принять на себя ответственность за обеспечение безопасности собственной страны. Также я одобрил представленный военными двухлетний прогноз. Я отдавал себе отчет, что мы говорим не об освобождении всей страны от американского военного присутствия в июле 2011 года, а скорее о первом шаге; процесс будет идти округ за округом, провинция за провинцией. «Основанная на реальных условиях» дата начала вывода войск была поэтому для меня вполне приемлемой. Тем, кто уверял, что таким образом мы всего-навсего побуждаем талибов затаиться в ожидании ухода американцев, я ответил, что пусть затаиваются – это лишь даст нам больше возможностей добиться поставленных целей.

С практической точки зрения конкретная дата начала вывода войск предоставляла Обаме свободу маневра в отношении как широкой общественности, так и конгресса: тем самым президент давал понять, что вовсе не собирается затягивать войну в Афганистане до бесконечности. Большинство демократов и все больше республиканцев в конгрессе уже выказывали недовольство афганской войной, которая обходилась слишком дорого – и если считать в человеческих жизнях, и для государственной казны. А переброска подкреплений и усиление контингента наверняка лягут на экономику страны тяжким бременем – как это было с Ираком в начале 2007 года.