Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Потом мы с президентом поговорили наедине. Я сказал ему, что Маллен звонил Петрэусу и Маккристалу после их интервью и уверен, что на данный момент ситуация под контролем. Я добавил, что слушания по кандидатуре Майка оказались для меня сюрпризом, тем более что перед заседанием мы обговорили с ним потенциально «горячие» темы.
Снова и снова я пытался убедить Обаму, что не существует никакого тайного плана, никакого скоординированного заговора трех высокопоставленных военнослужащих. Я говорил, что, если бы такой план существовал, никто из пресловутых «заговорщиков» не вел бы себя столь вызывающе. Я напоминал президенту, что Маккристал никогда ранее не занимал публичную должность наподобие той, на которой находится сейчас, то есть не имеет соответствующего опыта и слегка наивен при общении с прессой и с политиками. А Маллен и Петрэус – надежные члены президентской команды и готовы служить, но, особенно на слушаниях в сенате или в беседах с журналистами, оба чувствуют себя обязанными говорить в точности то, что думают, невзирая на возможные политические осложнения. Я убеждал президента, что Майка отличает независимость суждений, которая досаждала и Бушу. Увы, все мои старания
В прессе сообщалось, что военные якобы готовят кампанию по «принуждению» администрации к принятию рекомендаций Маккристала. Рам Эмануэль сказал мне, что, если верить журналистам, сразу четыре независимых источника утверждают, что Маккристал подаст в отставку в случае несогласия с его предложениями. Словом, между военными и Белым домом росла стена непонимания. Это было плохо для страны, даже опасно. Требовалось вмешаться. В ходе телефонной конференции с Маккристалом и Петрэусом 23 сентября я сказал генералам, что решение, перед которым стоит президент, является для него предположительно самым важным за недолгий срок пребывания на посту. Эксперты и политики в Вашингтоне расходятся во мнениях относительно дальнейших наших действий в Афганистане. Президент предпочитает выслушивать все заинтересованные стороны и тщательно анализирует услышанное; он готов потратить столько времени, сколько нужно, чтобы принять конкретное решение. Если он согласится дополнительно выделить существенные подкрепления, то сделает все возможное, чтобы выполнить эту задачу, пусть даже это означает грандиозный политический скандал в Вашингтоне. Я попросил Маккристала прислать меморандум о силовых вариантах только мне, председателю ОКНШ, Петрэусу, Ставридису и генеральному секретарю НАТО. Больше, пожалуйста, никаких копий и никаких черновиков, гуляющих по рукам его сотрудников или показанных «сторонним экспертам», иначе, если снова произойдет утечка, она может оказаться фатальной для Стэна. Я заверил генералов, что президент не подвергает сомнению сам доклад и рекомендации о дальнейших шагах; он всего лишь хочет убедиться, что обстоятельства на местах требуют пересмотра стратегии, одобренной в марте. В завершение разговора я подчеркнул, что мы должны активно противодействовать стремлению прессы и кое-кого в конгрессе представить все так, будто президент конфликтует с военными.
Через четыре дня после оплошности, допущенной Маккристалом в Лондоне, я выступил с речью в Ассоциации сухопутных войск США и уделил много внимания утечкам информации. Я сказал, что важно не торопиться с решением относительно Афганистана, «и критически важно, чтобы все мы приняли участие в этом обсуждении – как гражданские лица, так и военные, чтобы президент имел возможность воспользоваться нашими лучшими советами, которые ему доложат без купюр, но в частном порядке». Большинство политических комментаторов сочли, что это намек на Маккристала, но вообще-то я «стрелял» сразу по нескольким целям. Мы регулярно слышали от представителей прессы, что Байден, Джонс, Донилон, Макдоно, Лют, Эмануэль и Аксельрод «изливали сокровенное» репортерам – зачастую не выбирая выражений, – о наших старших военачальниках, об Афганистане и о процессе принятия решений. Мне докладывали, что редакцию «Нью-Йорк таймс» буквально осаждают непрошеные информаторы из Белого дома, жаждущие поделиться своим ценным мнением. Я признал, что утечка произошла в Пентагоне. Но всякий раз, стоило мне упомянуть о возможности утечек в Белом доме, мгновенно поднимался шум, и администрация принималась горячо заверять всех вокруг в своей невиновности. Только президент признался – в разговоре со мной, – что подозревает о наличии «крота» в собственной «лавочке».
Меня снедало нетерпение и раздражение, совещания в Ситуационном центре обрыдли до предела – и кого бы не утомила пустая говорильня, час за часом и день за днем? – но в целом я был убежден, что мы занимаемся правильным и важным делом применительно к Афганистану. За всю свою карьеру я не могу вспомнить другого такого вопроса или проблемы, которые в одиночку отнимали бы столько президентского времени и требовали таких усилий руководства, да еще в сильно сжатые сроки. Мы досконально изучили все существующие и потенциальные трудности. Если и искать недостатки в таком всепоглощающем подходе, я бы отметил, что, на мой взгляд, мы чрезмерно фокусировались на военной стороне кампании – вопреки стараниям Донилона и Холбрука – в ущерб широкому контексту формулировки политических и гражданских задач. Слишком мало внимания уделялось проблеме дефицита гражданских советников и экспертов, определению точного числа людей с нужными навыками, поиску таких людей и устранению дисбаланса в распределении гражданских специалистов США между Кабулом и другими районами страны. Мы также упустили из вида напряженные отношения между «лицами Америки» в Афганистане – послом Эйкенберри и командующим Маккристалом. В Кабуле за все время моего пребывания на посту министра сменились три посла США, и ни один из них, как мне кажется, не снискал лавров. Никто из них не превзошел Залмая Халилзада, урожденного афганца и посла США в Афганистане в 2003–2005 годах, в умении налаживать контакты и выстраивать сотрудничество с Карзаем. Не сравниться им было и с парой начальников резидентуры ЦРУ в Афганистане. Даже госсекретарь Клинтон жаловалась на «вольности» Эйкенберри – мол, он не желает подчиняться и не выполняет ее распоряжения. Мы с Клинтон хотели заменить Эйкенберри – он умудрился полностью испортить отношения с Карзаем, да и с министерством обороны и Государственным департаментом не ладил – и неоднократно говорили об этом Джонсу, но Белый дом всякий раз вставал на защиту посла.
С сентября по ноябрь мы снова и снова анализировали, прикидывали и забирались все глубже в дебри – вдавались в подробности, которые нам не требовались или которые было нецелесообразно изучать. В целом дискуссия на многих совещаниях разворачивалась в трех основных направлениях. Первое: характер угрозы. Каковы отношения между талибами, «Аль-Каидой» и прочими экстремистскими группировками
Пакистан, безусловно, занимал центральное место в наших дискуссиях. Если Пакистан имеет настолько важное значение для успеха нашей стратегии, спрашивал Байден, почему мы тратим тридцать долларов в Афганистане против одного в Пакистане? Много раз возникала тема дополнительной военной и гражданской помощи пакистанцам. Их армия крайне подозрительно относилась к действиям американцев в Пакистане, полагая, что все усилия по увеличению численности нашего контингента на самом деле суть элементы коварного плана по захвату пакистанского ядерного оружия. Пакистанцы охотно принимали наши деньги и наше оборудование, но не наших людей. И не были особенно заинтересованы в том, чтобы мы обучали их ловить террористов и повстанцев на пакистанской территории. Что касается гражданской помощи, их паранойя и наша политическая упертость стоили друг друга. После долгих политических прений и усилий сенаторов Джона Керри и Дика Лугара, а также конгрессмена Говарда Бермана, конгресс одобрил пятилетний пакет помощи Пакистану на общую сумму 7,5 миллиарда долларов. Это было серьезное достижение, ровно то, что требовалось в данной ситуации, а долгосрочная перспектива демонстрировала нашу заинтересованность в прочном партнерстве. Но потом какой-то идиот в палате представителей присовокупил поправку к законопроекту; эта поправка предусматривала, что помощь может быть предоставлена только при условии, что пакистанские военные не вмешиваются в гражданское управление. Неудивительно, что пакистанцы возмутились, в особенности, конечно, военные. В мгновение ока потенциальное закрепление доброй воли с обеих сторон было пущено, как говорится, коту под хвост. Я знал, что в нашем арсенале нет ничего способного изменить стратегию Пакистана; думать иначе означало предаваться розовым мечтам. Но мы нуждались в сотрудничестве с этой страной.
Президент также постоянно возвращался к вопросу о стоимости нашего военного присутствия. Он отметил, что стоимость дополнительных подкреплений, которые запрашивал Маккристал, составляет около 30 миллиардов долларов, однако, если «заморозить» все допустимые внутренние расходы, получается сэкономить всего 5 миллиардов; если урезать оставшиеся внутренние расходы на 5 процентов, мы сэкономим 10 миллиардов. Если война продолжится «еще восемь – десять лет», сказал Обама, она обойдется казне в 800 миллиардов долларов. Государство не может позволить себе такие траты, учитывая экономический кризис. С доводами президента сложно было не согласиться – расходы на войну и вправду выглядели астрономическими.
К пятому заседанию СНБ, в пятницу, 9 октября, наступила относительная ясность по ключевым вопросам. Панетта охарактеризовал общую картину простыми словами: «Мы не можем уйти и не можем принять статус-кво». По мнению президента, мы достигли «приблизительного согласия» по этому вопросу, а также сумели договориться, что реально с точки зрения борьбы с талибами; пришли к выводу, что разумно измерять безопасность населения успехами в борьбе с повстанцами, а не подсчетом уничтоженных талибов; что базовая стратегия «чернильных кругов» оправдана – на всю страну наших текущих ресурсов не хватит, поэтому следует придерживаться исключительно ключевых областей.
Затем Обама сформулировал новый перечень вопросов. В каких отношениях интересы афганского правительства соответствуют нашим собственным? Как мы можем ускорить подготовку афганской армии, с тем чтобы организовать вывод собственных войск в разумные сроки? Как нам перейти от «зачисток» занятых талибами районов к передаче ответственности за обеспечение безопасности этих территорий самим афганцам? Есть ли у нас стратегия реинтеграции талибов? Каковы графики достижения целей и как мы координируем усилия? Если мы решим не размещать наши войска по всей стране, на каких основаниях будут выбираться ключевые области и населенные пункты для защиты? Как мы намерены преодолеть нежелание пакистанцев мириться с увеличением численности американских войск? Я подумал, что поставленные вопросы сами по себе знаменуют прогресс в наших обсуждениях. Полагая, видимо, что президент склоняется к утверждению выделения дополнительных подкреплений, Байден поспешил вставить: «А если через год выяснится, что это не сработало? Что будем делать тогда? Вы же увеличиваете шансы на поражение!»
Около восьми часов вечера той же пятницы, когда я дома уплетал свою порцию жареного цыпленка из KFC, президент позвонил и сказал: «Мне действительно нужен ваш совет относительно положения дел в Афганистане. Я рассчитываю на вас». А чуть ранее на неделе Байден во время заседания в Ситуационном центре наклонился ко мне и прошептал на ухо: «Будьте очень осторожны с рекомендациями президенту, потому что он сделает так, как вы скажете». Все выходные я размышлял, что же мне сказать Обаме.
Когда 13 октября мы с президентом встретились наедине в Овальном кабинете, я сказал, что много думал после его звонка и подготовил служебную записку с изложением своих мыслей на сей счет. Он широко улыбнулся, протянул руку над блюдом с яблоками на журнальном столике и спросил: «И каким будет решение?» Признаться, я сомневался в своем совете, но, так или иначе, одно из важнейших решений президентства Обамы в значительной степени основано на моих рекомендациях.