Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Президент объявил о переброске дополнительных подкреплений в Афганистан 1 декабря в Вест-Пойнте. Мы с Хиллари Клинтон, Малленом и Джонсом при этом присутствовали.
Подводя итоги, скажу, что этот масштабный спор по проблемам национальной безопасности был, на мой взгляд, во многом спровоцирован Белым домом и вопросами внутренней политики; ничего подобного за свою карьеру я не припоминаю. Политики в окружении президента стремились оповестить весь мир, что Пентагон при необходимости тут же «получит по рукам». Джонс поведал мне, что Дэвид Аксельрод подбрасывал прессе соответствующие комментарии. Думаю, Обама поступал правильно с точки зрения национальной безопасности, но все упиралось в политические расчеты и делалось именно под этим углом.
После выступления президента в Вест-Пойнте я записал для себя: «Мне действительно это надоело, я устал от политики переопределения национальных интересов,
Впрочем, буду справедлив: национальные интересы тоже подминали под себя политику, ведь президентское решение противоречило рекомендациям всех его политических советников и почти наверняка было наименее популярным из вариантов, если исходить из политических составляющих.
Оглядываясь назад, скажу, пожалуй, что все мы, старшие руководители, не слишком хорошо помогали президенту в той ситуации. Наша «команда соперников» позволила личной неприязни и недоверию замутить наше восприятие и просочиться в рекомендации. Например, моя стратегия географически ограниченных действий против партизан, в сочетании с агрессивными контртеррористическими операциями и уничтожением лидеров талибов, а также с увеличением численности и ростом профессионализма афганских сил безопасности, по сути, мало чем отличалась от того, что предлагал Байден. Различие между его рекомендациями и моим вариантом сводилось к разногласиям по поводу общей численности контингента: 83 000–85 000 против 98 000 военнослужащих. Цифра Байдена значительно превышала контртеррористические потребности, а моя была чересчур мала для полностью обеспеченной ресурсами стратегии противопартизанских действий. Агрессивное неприятие, подозрительность, равно как пренебрежительное отношение и оскорбительные нападки в адрес наших военачальников, особенно со стороны Донилона, Люта и прочих представителей администрации, заставляли боевых командиров защищаться и уничтожали «в зародыше» любые попытки найти компромисс. Недоверие и неприязнь Белого дома к Холбруку и озабоченность Люта военной составляющей кампании способствовали тому, что гражданскому «компоненту» афганской миссии уделялось крайне мало внимания. Соперники предлагали президенту альтернативы куда более черно-белые, если можно так выразиться, чем диктовало развитие событий. Коллегиальный процесс, который выявил бы точки соприкосновения, а не обострил разногласия, обеспечил бы скорейшее достижение договоренности и нанес меньший урон отношениям между военным руководством страны и главнокомандующим.
Ответственность за поиски точек соприкосновения и формирование повестки обсуждений обычно ложится на советника по национальной безопасности. А Штаб национальной безопасности, как предполагается, выступает в роли «честного брокера», курируя политические решения. Но в ходе дискуссий по Афганистану все было не так. Джим Джонс, а в еще большей степени его заместитель Том Донилон и Дуг Лют превратили ШНБ в «выразителя мнений», лишили нейтралитета, и это привело к расколу в правительстве: Белый дом и ШНБ, с одной стороны, министерство обороны и Государственный департамент – с другой.
Раздражение и разочарование сотрудниками Белого дома и ШНБ, порожденные афганскими дискуссиями, побудили меня решительно отстаивать интересы военных и упорно защищать собственную стратегию – более решительно и более упорно, чем следовало. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог и должен был сделать больше, чтобы преодолеть разногласия. Еще в начале дискуссий, когда я поведал о необходимости сужения характера нашей миссии в Афганистане на заседании комитета принципалов, Байден прислал мне записку: «То, что вы сейчас изложили, я сам собирался сказать». Как-то той осенью мы завтракали вместе у него в резиденции, обсуждая наболевшее, но, возможно, мне стоило чаще видеться с ним наедине, чтобы найти общий язык. Не думаю, что мы сошлись бы на численности подкреплений, но наверняка могли бы сблизить свои позиции по стратегии; уже это позволило бы снизить накал многих дебатов.
А так – внутренний конфликт из-за афганской политики отравлял работу администрации весь остаток моего пребывания на посту министра. Байден, Лют и другие сотрудники Белого дома, выступавшие против принятого решения, ловили буквально каждую негативную новость об Афганистане, вплоть до самых незначительных, и пытались на этом основании убедить президента, что правы они, а военные ошибаются. И такая практика началась еще до того, как первый солдат из состава
В разгар наших дебатов по Афганистану на родине, в США, произошла трагедия, наглядно напомнившая, какие сложности и опасности нам угрожают. 5 ноября на базе Форт-Худ в штате Техас майор сухопутных войск Нидал Малик Хасан расстрелял своих сослуживцев, убив тринадцать человек и ранив двадцать девять. Это самое кровавое преступление такого рода, когда-либо случавшееся на военной базе в США. Хасан, как выяснилось, был исламским экстремистом и поддерживал контакт с обосновавшимся в Йемене пропагандистом экстремизма имамом Анваром аль-Авлаки. Нападение Хасана на сослуживцев стало сигналом для военных: теперь следовало повнимательнее приглядеться ко всему личному составу вооруженных сил, при необходимости произвести чистку собственных рядов, но прежде всего – ответить на вопрос, почему экстремистские взгляды Хасана, которых он не скрывал, до трагедии привлекали так мало внимания.
Президент произнес прочувствованную речь на панихиде в Форт-Худе. Перед службой я встретился по отдельности с семьями погибших, чтобы выразить соболезнования от имени министерства обороны и лично от себя. Отец одного из погибших, специалиста Фредерика Грина, пригласил меня на похороны его сына в Маунтин-Сити, штат Теннесси. Едва заняв министерское кресло, я решил, что буду посещать похороны павших героев в их родных городах, но потом отказался от этой мысли, сочтя, что мое присутствие будет воспринято как вторжение в частную жизнь. Однако в данном случае я принял приглашение мистера Грина. Маунтин-Сити, городок с населением около 2400 человек, находится на северо-восточной окраине штата. Ближайший аэропорт расположен неподалеку от Бристоля, примерно в часе лёта от Вашингтона. Я прилетел в Бристоль 18 ноября в сопровождении двух военных помощников (не считая, разумеется, агентов службы безопасности). Никого из сотрудников министерства, никакой прессы. Чтобы добраться до отдаленного города, нашим машинам пришлось преодолеть три горных хребта. Флаги, казалось, висели на всех зданиях. Повсюду виднелись памятные таблички, отмечавшие жизнь и самопожертвование специалиста Грина. Мы проехали городок насквозь, очутились в сельской местности и наконец остановились в деревушке Бейкерз-Гэп. Баптистский храм, простая, но живописная сельская церковь… Было ветрено, холодно и дождливо. Панихиду проводили на церковном кладбище, на холме рядом с церковью. Я приветствовал родственников погибшего в церкви, а затем занял свое место у могилы, под погребальным шатром. Жена Фреда Грина и две маленькие дочери сидели прямо передо мной. Пока шла служба, я мысленно представлял себе другие кладбища, разбросанные по бесчисленным малым городам Америки, кладбища, где родственники и друзья похоронили местных парней, которые рисковали всем и потеряли все. Когда панихида закончилась, я пожал руки солдатам почетного караула и отправился в долгий обратный путь в аэропорт.
Чуть больше двух недель спустя, когда я подписывал распоряжение о переброске первых 17 000 человек в Афганистан, мои мысли сами собой вернулись к той печальной сцене в Маунтин-Сити.
Глава 11
С друзьями сложно, с врагами непросто
Вопреки впечатлению, которое могло сложиться по предыдущей главе, во второй половине 2009 года Афганистан для президента и его администрации вовсе не являлся основным вопросом повестки дня и не отнимал у них максимум времени; таковым он был только для тех из нас, кто занимался вопросами национальной безопасности. Президенту хватало проблем и дома, в США, – политические страсти вокруг реформы системы здравоохранения, продолжающийся экономический кризис… Обаме также пришлось уделять внимание Китаю, России, Северной Корее, арабскому Ближнему Востоку и Израилю, глобальной войне с терроризмом, а Иран вообще стоял особняком. Правда, в отличие от Афганистана на протяжении 2009 и 2010 годов по этим темам среди администрации практически не возникало сколько-нибудь серьезных разногласий.
С точки зрения национальной безопасности США Иран к 2009 году превратился в своего рода «черную дыру», прямо или косвенно втянувшую в свое гравитационное поле наши отношения с Европой, Россией, Китаем, Израилем и арабскими государствами Персидского залива. Каждый ключевой вопрос, связанный с иранской ядерной программой – пресечение попыток обогащения урана и предполагаемого производства ядерного оружия, введение санкций против упорствующих иранцев, расширение системы ПРО для защиты от потенциальной ракетной угрозы, – так или иначе затрагивал ту или иную страну или группу стран. Со стороны выглядело так, будто над миром растянута громадная паутина: дергаешь за одну нить, а сотрясаются и она, и соседние нити.