Долгая дорога домой
Шрифт:
— Девонька, веселее! — подгоняла ее сестра Барбара. — Можно подумать, ты никогда раньше картошки не чистила!
Обед, состоящий из водянистого супа с редкими кусочками неопределимого мяса, куска хлеба и маленького квадратика твердого сыра, проходил в трапезной, и дети ели вместе с сестрами. Разговоры никакие не велись, все слушали послушницу в сером облачении и скромном чепце, которая, стоя у кафедры, читала вслух отрывки из Библии.
Элен, хлебая суп и заедая его хлебом с сыром, воспользовалась возможностью рассмотреть коллектив, частью которого теперь стала. Монахини сидели с одного края комнаты, мать-настоятельница —
На всех девочках были мышиного цвета платья, волосы собраны в хвост на затылке и перевязаны лоскутом серой ткани. Немногочисленные мальчики одеты в куртки и мешковатые брюки. На лицах тех и других, бледных и осунувшихся, оставила свой след тяжелая и трудная жизнь.
Элен заметила, что ребята пьют суп из мисок, не ставя их на стол, пока не осушат. Она видела, как они жадно поедают хлеб, иногда макая его в суп, чтобы он стал мягче, как заталкивают в рот сыр, будто он может исчезнуть раньше, чем они его проглотят. И тут Элен совершила ошибку: она положила остаток своего хлеба на стол, чтобы двумя руками поднять суповую миску. А когда захотела снова взять хлеб, его уже не было — он исчез во рту сидевшей рядом девочки.
— Эй! — крикнула Элен, и в трапезной мгновенно повисла мертвая тишина, все обернулись посмотреть, кому это хватило дерзости здесь кричать. Краска бросилась Элен в лицо, она опустила голову, уставившись в стол.
Произнеся в конце трапезы благодарственную молитву, мать-настоятельница, не вставая с кресла, подозвала к себе сестру Барбару.
— Сестра, будьте добры приструнить ребенка, нарушившего нашу трапезу, — велела она ей.
В кухне сестра Барбара схватила Элен за плечи и крепко встряхнула.
— Дура! — взвизгнула она. — Дура ты! Ешь и молчи! Первый день, а ты уже устраиваешь дебош! Еще раз посмеешь — выпорю! Попробуешь у меня ивняка.
— Поняла, бестолковая, или нет? — злобно глядя на Элен, спросила монахиня.
— Поняла, сестра, — ответила Элен, гадая, что это за «ивняк», и не желая его пробовать.
Оглядывая посудомойку, Элен заметила воровку, которая ей ухмыльнулась, отскребая кастрюлю.
«Я твое лицо запомню, — подумала Элен с яростью. — Уж теперь-то я тебя не забуду!»
Приготовление ужина шло в молчании, лишь иногда девочки коротко перешептывались, и только тогда, когда сестра Барбара и ее помощница, сестра Алиса, не могли услышать. Одна девочка, во время обеда сидевшая возле Элен за столом, улыбнулась ей сочувственно. Показав на воровку, она тихо сказала: — Это Аннетта.
Ужин был подобен обеду, только без сыра. После него кухню прибрали и вымыли, а потом детей собрали в часовне для вечерней молитвы на сон грядущий.
Придя в спальню, Элен увидела, что кровать, которую ей было велено занять, по-прежнему без одеяла, только ночная рубашка из грубой хлопковой ткани лежит, сложенная, на табурете. Она смотрела, как другие девочки занимают очередь в туалет в дальнем конце спальни, и когда туда вошла Аннетта, Элен подскочила к ее кровати и, глянув на удивленные лица тех, кто уже лежал, схватила одеяло. Завернувшись в него, она легла на кровать умершей Эллы, а теперь свою, и притворилась спящей.
Вернувшаяся из туалета Аннетта переполошилась: куда делось одеяло? Шепоты, смешки, и вдруг — тишина: в спальню вошла сестра Маргарита.
«Потворствовать ей нельзя, — подумала она, посылая Аннетту в кладовую за новым одеялом. — Нужно контролировать новенькую построже, иначе она нас всех подведет».
Когда Элен уже почти засыпала, она вдруг почувствовала, что кто-то сел на край ее кровати. Вглядевшись в темноту, она увидела бледное лицо девочки, стащившей хлеб.
— Ты мое одеяло украла! — шепнула Аннетта.
— А ты мой хлеб! — огрызнулась Элен.
Послышался приглушенный смех:
— Ага, но ты его обратно не получила, а одеяло мне дали новое! Так что победа моя. — Она наклонилась и, почти касаясь уха Элен, тихонько произнесла: — Ты поосторожней, новенькая, а то по-настоящему попадешь в беду. Понимаешь?
Элен не понимала, но можно было предположить.
Аннетта ушла, и в спальне слышались лишь посапывание и похрапывание тридцати девочек. Однако с Элен сон слетел, и мысли в голове кипели. Сколько же ей придется оставаться в этом жутком месте?
В горле стал собираться комок, слезы наворачивались на глаза, но Элен твердо решила не плакать. Пользы от этого не будет, а про нее скажут, что она плакса. Нет, плакать она не будет, а лучше всю свою энергию направит на поиски пути к бегству из этой тюрьмы. Если Жанно, Поль и Мартышка могут прожить на улицах, то она тоже сможет. А потом обязательно найдет дорогу домой, спрячется там и дождется маму и папу.
Следующее утро началось с молитвы в часовне, потом всем детям было выдано задание. Элен послали в прачечную.
Там было жарко, парно, на больших каменных плитах кипели огромные медные чаны с грязным бельем. Младшие девочки поддерживали огонь, подкладывая сухие дрова, чтобы жар не спадал. Девочки постарше, возраста Элен, длинными палками шевелили белье в этих чанах, переворачивая его в мыльной воде. Элен тоже получила такой шест, и Аннетта ей рассказала, что делать.
— Близко не подходи, — предупредила Аннетта. — А то кипятком плеснет.
Элен была очень осторожна. У нее только-только начали сходить синяки, а для бегства ей нужно было быть здоровой.
В тяжелых бесконечных трудах прошла неделя. Каждый день был похож на все прочие, и Элен потеряла счет времени. О школе вопрос не возникал. Когда она рискнула спросить у сестры Маргариты, будут ли уроки, та рассмеялась лающим смехом.
— Это еще за каким лешим? Что тебе толку от чтения и письма?
— Читать и писать я умею, — ответила Элен.
— Вот прямо и умеешь? Ну так тебе это больше не пригодится. Судомойкам нет нужды в книжном учении, — добавила она и, занявшись уже чем-то другим, закончила: — Носятся с этим чтением…