Долгая дорога домой
Шрифт:
Лампочка! Надо разбить лампочку! Тогда тут тоже будет темно.
Лампочку, тоже защищенную прутьями и вмурованную в потолок, удалось разбить не сразу.
— Теперь так. Я забарабаню в дверь. Как только откроют, бросайся в ноги и кричи, понял. Кричи, как оглашенный.
— Чего кричать?
— Что угодно. Главное — держи его ноги.
Вадим только в фильмах видел, как убивают человека. Тем более он не представлял, каково это — убивать человека голыми руками. Но иного выхода у него не было, и он знал, что что-то должен сделать…
Араб отшатнулся от стены, услышав грохот. Это что еще за чертовщина?
Гремело
Заложники?
Отойдя от двери, примерно прикинув, чтобы не зацепило рикошетом — в таких коридорах рикошет смертельно опасен, Араб поднял автомат и выстрелил. Первая пуля повредила замок, с визгом унеслась куда-то, но не освободила дверь. Вторая пуля вырвала часть замка с корнем, осталась только дужка.
Осторожно приблизившись, Араб потянул на себя засов, толкнул дверь — и отскочил.
Что-то с истерическим визгом рванулось на него из темноты, так, что он даже испугался. Отскочив назад, он вскинул автомат.
— Стой, стреляю! — громко сказал он, вспомнив устав караульной службы.
Тот, кто на него выскочил, теперь он видел, что это один из тех пацанов, — бухнулся всем телом о противоположную стену — коридор был очень узкий. Из мрачной темноты камеры донеслось…
— Дяденька, не стреляйте!
Все пошло не так. Сначала на их стук никто не ответил. Когда решаешься на что-то — в крови кипит адреналин, но когда ты стучишь и стучишь в дверь, и от этого нет никакого толка — наступает отчаяние, причем наступает быстро. Ты один. Тебя бросили. Враг не победил тебя. Враг тебя просто не заметил.
Жирдяй перестал стучать, повернулся.
— Стучи еще! — придушенным шепотом, опасаясь того, что его услышат за дверью, сказал Вадим. — Стучи. Ну!
Жирдяй втянул воздух, готовясь заплакать, но сдержался и снова застучал.
И тут по двери — как молотком ударило, даже нет, не молотком — кувалдой! Раз, но и этого хватило, жиртрест просто отскочил от двери, не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Тут стукнуло еще раз — и в двери появилась рваная дыра. Вадим оглянулся — жирдяй сидел на земляном полу и вставать не собирался ни за какие коврижки. Он остался один — и сейчас в их узилище кто-то войдет, кто-то — у кого есть оружие. Выхода не было, а он знал, что если нет выхода — бросайся вперед, выход впереди. И когда лязгнул засов, открывая им путь на волю, он с громким криком бросился вперед. С криком, чтобы самому не было так страшно.
В коридоре никого, коридор узкий, Вадим врезался в стену, сильно ударился головой — и тут его кнутом хлестнул крик:
— Стой, стреляю!
Вадим замер на месте, не в силах осознать — говорили по-русски! Он был готов ко всему, но не к этому русскому окрику, хорошо знакомому, потому что скауты летом проходили «военную практику» в воинских частях, в которых они потом должны были служить. Вообще-то для большинства скаутов обязанности пойти и отслужить не было, но на того скаута, который не мечтал бы отслужить в армии хоть один срок, смотрели как на неполноценного. Служба в армии была естественным завершением процесса воспитания настоящего скаута, поэтому они часто посещали воинские части, где знакомились с офицерами, а офицеры знакомились с ними и уже знали, какое пополнение к
— Дяденька, не стреляйте…
Сильный луч света ударил из темноты, на мгновение высветив фигуру мальчишки у стены, — и снова погас.
— Вставай.
Сказано было снова по-русски. Ослепленный светом Вадим неуверенно поднялся.
— Сколько вас в камере?
— Двое.
— Где еще одна? Девушка, которая с вами была?
— Не знаю.
— Оставаться в камере. Я приду за вами.
Если бы не шлем, на котором крепился термооптический прибор, Араб точно получил бы сотрясение мозга. А предпосылки к импотенции он и так заработал.
Получилось так: следом за той камерой, где он нашел двоих пацанов, было еще две двери. За одной — никого, по крайней мере термооптический прибор не засек ничего, отличающегося по температуре от окружающего воздуха. Во втором — тоже ничего не было. Нахмурившись, Араб вернулся к первой двери — замок поддался с первого же выстрела. Комната заставлена какими-то ящиками.
— Есть кто живой? — спросил Араб, не входя в комнату.
Никто не ответил.
Вторая комната — на замок пришлось истратить целых три пули, оказалась жилой. Даже хорошо обставленной — главным в ней была большая кровать. Кровать и в самом деле была шикарной: три на три метра, сделанная под старину, вот только балдахин какой-то…
Несмотря на весь свой опыт, Араб прозевал нападение. Вырванный из балдахина кусок накрыл его, а следом последовал удар в пах, да такой силы и точности, что он с трудом сдержал крик. Следующий удар пришелся по защищенной шлемом голове — и вот тут взвизгнул уже кто-то другой. Выпустив из рук автомат, Араб без труда отразил еще два удара — термооптика позволила ему засечь местоположение противника даже в кромешной тьме. Взял противника на болевой прием, прижал к земле.
— Сволочь!
— Не брыкайся!!!
Тот, кто только что чуть не лишил его детородной функции (Араб был бы очень опечален, случись такое), замер.
— Ты русский?
— Нет, б…, араб! Ты что, спросить не могла, прежде чем бить? — Он уже понял, кто у него в руках.
— Я испугалась…
— Испугалась… — Было и в самом деле больно. — я тебя сейчас отпущу. Не брыкайся.
— Не буду.
Хорошо, что не был поврежден термооптический прибор, удар пришелся по каске в лоб, по кронштейну крепления, а не по самому прибору. Кронштейн был сделан солидно, из алюминиевого сплава, и держался.
— Что это на тебе такое?!
— Какая разница, е…
Новый приступ боли едва не согнул его пополам.
— Я не хотела, я думала, что это эти…
Разбираться было некогда.
— Иди за мной.
Пацаны без приказа вышли в коридор, стояли у двери — понятно, добровольно возвращаться туда, откуда с таким трудом вырвались, они не хотели. Араб мельком оценил их — один сухой, крепкий на вид, лет четырнадцати — должен выдержать дорогу, если его нормально одеть и если будет пища. Второй — с лишним весом, ниже этого — может не выдержать. Что же касается девчонки, то он ее не видел, но раз она сумела выломать откуда-то доску и вырвать кусок из балдахина — значит, сдюжит и переход.