Долгая ночь
Шрифт:
Естественно, Эмили критиковала все, что я делала для Евгении, а особенно издевалась над нашей игрой в школу в комнате Евгении.
– Она не понимает того, что ты делаешь, и никогда по-настоящему не пойдет в школу. Это пустая трата времени, – говорила Эмили.
– Нет, это неправда, она пойдет в школу.
– Ей тяжело передвигаться по дому, – самоуверенно говорила Эмили. – Можешь себе представить, как она дойдет хотя бы до конца нашей дорожки, ведущей от дома?
– Генри может отвозить ее, – настаивала я.
– Папа не позволит использовать повозку и лошадей таким образом
Я старалась не обращать внимания на ее слова, даже если где-то в глубине души знала, что она, возможно, права.
Моя учеба в школе так быстро пошла в гору, что мисс Уолкер ставила меня в пример остальным ученикам. Почти каждый день я бежала по дороге домой впереди Эмили, чтобы показать маме свои работы с отличными отметками. За обедом мама приносила их показать папе, который с одобрением жевал и кивал. Я решила прикрепить все свои «отлично» и «очень хорошо» на стену в комнате Евгении. Она была так же рада, гордилась ими, как и я.
С середины ноября мисс Уолкер начала возлагать на меня все больше обязанностей. Почти как Эмили, я помогала отстающим ученикам. Эмили была строга с учениками, ее работа в классе заключалась в том, чтобы сообщать мисс Уолкер о тех, которые были невнимательны или отвлекались. Многим пришлось посидеть в углу с шутовским колпаком на голове из-за того, что Эмили докладывала мисс Уолкер про их проступки. Некоторые ученики очень не любили Эмили, но мисс Уолкер, казалось, это устраивало. Она могла поворачиваться к классу спиной или даже выходить из комнаты, зная наверняка, что на Эмили можно надеяться, и все будут сидеть тихо. Эмили не подозревала, что ее не любят в классе. Ей нравились эта власть и авторитет, и она иногда говорила мне, что в школе нет ни одного ученика, чьей дружбой она бы дорожила. Однажды, после того, как она обвинила Нильса Томпсона в том, что он плюнул из трубочки в Чарли Гордона, мисс Уолкер приказала Нильсу сесть в угол. Он пытался оправдаться, но Эмили была неумолима.
– Я видела, что он это сделал, мисс Уолкер, – сказала она, сверля своим стальным взглядом Нильса, сидящего в углу.
– Это неправда. Она врет, – запротестовал Нильс. Он посмотрел на меня, и я встала.
– Мисс Уолкер, Нильс не плевался, – сказала я, опровергая Эмили. Лицо Эмили побагровело, а ее ноздри раздулись, как у бешеного бычка.
– Ты абсолютно уверена, что это был Нильс, Эмили? – спросила ее мисс Уолкер.
– Да, мисс Уолкер, Лилиан говорит это потому, что ей нравится Нильс, – холодно ответила Эмили. – Из школы и в школу они ходят держась за руки.
Теперь настала моя очередь покраснеть. Все мальчишки заулыбались, а девчонки захихикали.
– Это неправда, – закричала я, – я…
– Если Нильс не плевался, то кто же тогда это сделал, Лилиан? – потребовала ответа Эмили, подбоченясь. Я уставилась на Джимми Тернер, который действительно был в этом виноват. Он быстро отвернулся. Я была не в силах выдать Джимми, поэтому я только покачала головой.
– Хорошо, – сказала мисс Уолкер. Она разглядывала класс, пока все до единого не опустили глаза. – Достаточно.
Она взглянула на Нильса.
– Ты плевался, Нильс?
– Нет,
– Ты всегда вел себя хорошо, Нильс, поэтому на первый раз мне достаточно твоего слова, но если я вижу хоть один бумажный шарик на полу в конце дня, все мальчики этого класса останутся в школе после уроков на полчаса. Понятно?
Никто не проронил и слова. Когда уроки кончились, мы тихо друг за другом вышли из школы, и Нильс подошел ко мне.
– Спасибо, что заступилась за меня, – пробормотал он. – Даже не понимаю, как она может быть твоей сестрой, – добавил он, сердито разглядывая Эмили.
– А я ей не сестра, – радостно ответила Эмили. – Она просто подкидыш, которого мы приютили несколько лет тому назад.
Она сообщила это достаточно громко, чтобы ее услышали все Дети. Все уставились на меня.
– Это неправда, – закричала я.
– Нет, правда. Ее мать умерла при ее рождении, и нам пришлось ее взять, – сказала она. Затем она вышла вперед, сузив глаза и добавила: – Ты гостья в моем доме и всегда ею останешься. Все, что тебе дали мои родители, они дали это тебе как милостыню, так же как подают нищим, – сказала она торжественно, Поворачиваясь к толпе, которая собралась вокруг нас.
Перепуганная, я расплакалась и бросилась бежать. Я бежала изо всех сил. Я плакала, не переставая, всю дорогу до самого дома. Мама была в ярости от выходки Эмили и уже поджидала ее у входа, когда та появилась.
– Ты старшая, Эмили. Считалось, что и ума у тебя должно быть больше, – сердито сказала ей мама. – Я очень в тебе разочаровалась, и вряд ли Капитан придет в восторг от всего услышанного.
Эмили с ненавистью взглянула на меня и стремительно прошла к лестнице, ведущей в ее комнату. Когда вошел папа, мама рассказала ему, что натворила Эмили. Узнав о случившемся, папа так кричал на Эмили, что во время обеда она сидела тихо и не смотрела в мою сторону.
На следующий день, придя в школу, я заметила, что большинство детей перешептываются, поглядывая на меня. И хотя Эмили больше никому ничего такого не говорила в моем присутствии, я была уверена, что она все время рассказывала что-нибудь некоторым ученикам по секрету. Я старалась не обращать на это внимания и не отвлекаться от учебы, как обычно радуясь, что я снова в школе, а случившееся мне представлялось каким-то черным облаком, внезапно появившимся над моей головой и летевшим за мной весь путь до школы.
Но Эмили было недостаточно того, что она поставила меня в неловкое положение перед моими одноклассниками. С того самого случая с Нильсом Томпсоном, взбесившего Эмили, когда я осмелилась перечить ей, она решила мстить мне при любом удобном случае. Я старалась держаться от нее подальше, плестись сзади или бежать далеко впереди, когда мы шли в школу. Я делала все, что было в моих силах, чтобы не столкнуться с ней в течение дня.
Я жаловалась на нее Евгении, и моя маленькая сестренка с сочувствием выслушивала меня. Но мы обе понимали, что Эмили всегда останется Эмили, и нет способа изменить ее или заставить прекратить делать и говорить все эти ужасные вещи. Мы относились к ней так, как можно относиться к плохой погоде – ждать, когда она сама пройдет.