Долгая зима
Шрифт:
Днем было не так страшно, как ночью. Темно-серый рассвет заполнял кухню и пристройку, и можно было разглядеть привычные вещи. Мэри и Кэрри по очереди крутили ручку кофемолки. Мама пекла хлеб, подметала, убирала и топила печку. Папа с Лорой, сидя в пристройке, скручивали сухие стебли, пока онемевшие руки еще могли удержать жгуты.
Трава, конечно, не уголь. Огонь почти не согревал кухню, но возле печки было немного теплее. Мэри сидела перед духовкой, держа на коленях Грейс. Кэрри стояла возле трубы, а мамин стул находился по другую сторону печки. Папа с Лорой, наклонясь над плитой, грели застывшие руки горячим воздухом, поднимавшимся кверху.
Руки у них покраснели и распухли от холода, кожа покрылась царапинами от жесткой болотной травы. Сено протирала левую сторону их суконных курток и нижнюю часть левых рукавов. Мама пыталась залатать прохудившуюся ткань, но сено протерло и заплаты.
На завтрак ели только черны хлеб. Мама подсушила его в духовке и велела макать хрустящие кусочки в чай.
— Как хорошо, что ты догадался запасти побольше чая, Чарльз, — сказала она. — У нас достаточно чая и даже осталось немного сахара.
На обед мама сварила дюжину картофелин в мундире. Маленькой Грейс хватило одной штуки, остальные получили по две, а папу мама заставила взять одну лишнюю картофелину.
— Они совсем маленькие, Чарльз, — убеждала его она, — а тебе надо поддерживать силы. Съешь ее, она все равно лишняя. Мы больше не хотим, правда, девочки?
— Конечно, мама. Папа, это тебе, мы больше не хотим, — сказали они.
— Они совсем маленькие, Чарльз, — убеждала его она, — а тебе надо поддерживать силы. Съешь ее, она все равно лишняя. Мы больше не хотим, правда, девочки?
— Конечно, мама. Папа, это тебе, мы больше не хотим, — сказали они.
Папа и впрямь был голоден. Когда он, изо всех сил цепляясь за бельевую веревку, сквозь метель добрался до дому и вошел на кухню, взгляд его сразу остановился на черном хлебе и дымящейся картошке. А всем остальным и вправду не хотелось есть, они просто устали. Устали от ветра, тьмы и стужи, устали от черного хлеба и картошки, и им ничего не хотелось.
Каждый день Лора старалась выкроить время для занятий. Когда они с папой успевали скрутить столько жгутов, сколько хватало на час топки, она подсаживалась к Мэри между столом и печкой и открывала учебники. Но она не могла запомнить ничего по истории, а когда надо было решать арифметическую задачу, сидела, подперев рукой голову, уставившись на грифельную доску, и не знала, с чего начать.
— Не вешайте нос, девочки! Скорее учите уроки, а потом мы с вами повеселимся, — сказала мама.
— Как мы будем веселиться? — спросила Кэрри.
— Сначала выучите уроки.
Когда время уроков кончилось, мама взяла Пятую книгу для чтения и сказала:
— А теперь посмотрим, что вы сумели выучить наизусть. Начнем с Мэри. Что ты хочешь нам почитать?
— Речь Регула, — отвечала Мэри.
Мама полистала учебник, нашла речь, и Мэри начала читать наизусть.
— "Вы несомненно думали — ибо мерите римскую добродетель своей мерой, — что я скорее нарушу свою клятву, нежели вернусь и стану жертвой вашей мести! — Мэри слово в слово знала эту блестящую обличительную речь. — Здесь, в вашей столице, я бросаю вам вызов! Разве с той поры, как мои юношеские руки научились владеть копьем, я не побеждал ваши армии, не сжигал ваши города, не привязывал ваших военачальников к колесам моей колесницы?"
— Ты прекрасно прочитала эту речь, Мэри, — похвалила мама. — Ну а ты, Лора, что нам прочитаешь?
— "Старый Тьюбал Кейн"[2]! — объявила Лора.
Чеканный стих заставил ее встать, а голос зазвенел, как удары молота Тьюбала Кейна.
Старый Тьюбан Кейн был исполнен сил, Божий мир был и юн, и мал. Яркий горн светил, тяжкий молот бил, - Крепкий плуг Тьюбал Кейн ковал.— Чудесно, Лора! — сказал папа, входя в дом. — Эти стихи согревают меня не хуже печки. Продолжай!
Лора читала дальше, а папа снял побелевшую и задубевшую от снега шубу и нагнулся к огню, чтобы растопить снег, налипший на брови и ресницы.
Да здравствует наш Тьюбал Кейн! Его рука крепка. Спасибо, друг, за прочный плуг - И славься на века! А если вздумает тиран На рабство нас обречь, - Спасибо, друг, за прочный плуг, Но не забудь про меч!— Ты запомнила все слово в слово, — отметила мама, закрывая книгу. — А Кэрри и Грейс почитают нам завтра.
Тем временем сгорели все приготовленные жгуты. Дрожа от холода и скручивая острые стебли, Лора вспоминала другие стихи. В Пятой книге для чтения много прекрасных речей и стихотворений, и она хотела выучить столько же, сколько Мэри.
Буря иногда стихала, ветер переставал выть, небо над сыпучими снегами прояснялось. И тогда папа уезжал за сеном. А Лора с мамой быстро стирали и развешивали во дворе белье, чтобы его высушило морозом. Никто не знал, когда опять начнется метель. В любую минуту по небу могли снова помчаться тучи, которых ни на каких лошадях не обгонишь. Папа мог заблудиться в прерии вдали от города.
Иногда полдня было тихо, а иногда от зари до зари даже сияло солнце. В такие дни удавалось три раза съездить за сеном. Пока он не возвращался и не ставил Дэвида в хлев, мама с Лорой молча и не покладая рук работали, временами поглядывая на небо и прислушиваясь к ветру. Кэрри тоже молча смотрела на северо-запад через дырочку, протертую в обледеневшем стекле.
Папа не раз говорил, что без Дэвида ему бы ни за что не справиться.
— Я даже не предполагал, что бывают такие спокойные и терпеливые лошади, — удивлялся он.
Если Дэвид проваливался в снег, он всегда тихо стоял и ждал, пока папа его откопает. Потом медленно объезжал яму и шел дальше, пока снова не проваливался сквозь ледяную корку.
— Жаль, что у меня нет для него ни кукурузы, ни овса, — сокрушался папа.
Во время бури в хлев и обратно он ходил, держась за бельевую веревку. В пристройке лежало сено, в доме оставалось немного пшеницы и картошки, так что сильную бурю папа мог спокойно пережидать дома, никуда не отлучаясь.
После обеда Мэри, Лора и Кэрри обычно читали вслух. Даже Грейс знала наизусть "Жил-был у бабушки серенький козлик" и "У тетушки За убежала коза".