Долгая зима
Шрифт:
— Я думаю, на сегодня хватит, — отвечала мама.
— А папа не может купить еще?
— Нет, Лора. В городе нет ни зернышка.
С этими словами мама аккуратно уложила на решетку духовки ломтики черного хлеба подсушиваться к завтраку.
Лора взяла себя в руки, подбодрилась и спросила:
— Значит, мы умрем с голоду?
— Конечно, нет, — сказала мама. — Если нам нечего будет есть, папа зарежет Эллен и телку.
— Нет! Нет! Не надо! — вскричала Лора.
— Успокойся, Лора, — сказала мама и пошла наверх за Грейс, а Мэри и Кэрри тем временем уже спускались вниз одеваться у печки.
Папа весь день возил сено и пришел домой только сказать, что перед ужином забежит на минутку к Фуллеру. Вернулся он с новостями.
— В городе ходят слухи, что где-то на юге или юго-востоке милях в двадцати отсюда один поселенец вырастил летом пшеницу. Говорят, он зимует в своей хижине на участке.
— Откуда это известно? — спросила мама.
— Это слух, но все так говорят. Кажется, этот слух пустил Фостер. Он говорит, что узнал об этом от одного человека, который работал на железной дороге. Прошлой осенью кто-то из пассажиров рассказал ему про поселенца, который засеял пшеницей десять акров и собрал по тридцать или сорок бушелей с акра. Триста бушелей пшеницы — и всего в каких-нибудь двадцати милях отсюда!
— Надеюсь, ты не собираешься участвовать в этой сумасбродной затее, Чарльз, — мягко ответила мама.
— Если ясная погода продержится несколько дней и выпадет достаточно снега, чтобы проехать на санях, то ничего особенного я в этом не вижу.
— Нет! — отрезала мама.
Папа удивленно на нее посмотрел. Девочки тоже посмотрели на маму. Они никогда не видели ее такой. Вид у нее был спокойный, но страшный.
— Говорю тебе — нет. Я не допущу, чтобы ты так рисковал, — тихо выговорила она.
— Но почему, Каролина?
— Хватит с тебя того, что ты все время возишь сено. Ты не поедешь разыскивать эту пшеницу.
— Если ты так настаиваешь, — миролюбиво отвечал ей папа. — Но...
— Никаких "но", — страшным голосом проговорила мама. — Я этого не допущу.
— Ну что ж, значит, не будем больше об этом говорить, — согласился папа.
Лора с Кэрри поглядели друг на друга. Они чувствовали себя так, словно у них над головами внезапно сверкнула молния, загремел гром, а потом так же внезапно гроза утихла. Мама дрожащими руками разливала чай.
— Прости, Чарльз, я нечаянно пролила.
— Ничего, отозвался папа. Он слил пролитый чай из блюдечка обратно в чашку. — Давненько я не наливал в блюдечко чай, чтобы его остудить.
— Боюсь, что печка гаснет, — сказала мама.
— Печка тут ни при чем. Просто становится холоднее.
— Ты все равно не можешь никуда уехать. Ведь некому будет кормить животных и возить сено.
— Ты права, Каролина, как всегда права, — успокоил ее папа. — Обойдемся тем, что у нас есть.
Папа глянул в тот угол, где лежал мешок с пшеницей, и молча пошел скручивать сено и кормить животных. Возвратившись на кухню, он сложил возле печки охапку сенных жгутов и, протянув к огню руки, чтобы погреться, спросил:
— Пшеница кончилась, Каролина?
— Да, Чарльз. У нас есть еще хлеб на завтрак.
— Картошка тоже кончается?
— Как-то сразу подошло все к концу, — отвечает мама. — Но у меня осталось еще шесть картофелин.
— Где молочное ведро? — спросил папа.
— Молочное ведро? — удивилась мама.
— Я на минутку схожу к соседям, и мне нужно молочное ведро.
Лора принесла ему молочное ведро и, не удержавшись, спросила:
— Разве в городе осталась хот одна дойная корова?
— Нет, Лора.
С этими словами папа вышел из кухни, и за ним захлопнулась передняя дверь.
Альманзо и Рой ужинали. Альманзо напек оладий и пересыпал их сахаром. Рой съел уже половину стопки оладий, а Альманзо приближался к концу своей. На столе стояла еще одна нетронутая высокая стопка из двух десятков оладий, с которых струйками стекал растопившийся сахар. В эту минуту в дверь постучали. Рой открыл дверь.
— Заходите, мистер Инглз! Садитесь к столу, отведайте наших оладий, — пригласил он.
— Спасибо, — отвечал папа. — Вы не продадите мне немного пшеницы?
— Мне очень жаль, но у нас больше ничего нет.
— Все продали?
— Да, все продали.
— Я бы вам хорошо заплатил.
— Зря я не привез еще вагон, — отозвался Рой. — Но все равно, поужинайте с нами. Манзо очень гордится своими оладьями.
Папа ничего не ответил. Он подошел к задней стене и приподнял висевшее на деревянной шпильке седло.
— Что вы делаете? — воскликнул Альманзо.
Папа прижал к стене край молочного ведра и вытащил из дырки шпильку. В ведро со стуком посыпалась струйка пшеницы.
— Я покупаю у вас пшеницу, ребята, — сказал папа.
— Послушайте! Это семенная пшеница. Я ее не продаю! — возмутился Альманзо.
— У нас в доме не осталось ни зернышка, и я решил купить немного пшеницы, пояснил папа.
Зерна продолжали сыпаться в ведро и, соскальзывая выраставшей в нем горки, тихонько позвякивали, ударяясь в жестяное ведро. Альманзо стоял и смотрел на папу, а Рой придвинул свой стул к стене, сел, засунул руки в карманы и с насмешливой улыбкой уставился на брата.
Когда ведро наполнилось, папа засунул шпильку обратно в дырку, плотно забил ее кулаком, а затем легонько простучал стену сверху вниз, слева направо и справа налево.
— У вас тут очень много пшеницы, — заметил он. — А теперь поговорим о цене. Сколько я вам должен?
— Откуда вы узнали, что там пшеница? — поинтересовался Альманзо.
— Эта комната внутри меньше, чем снаружи, — отвечал папа. — Она на добрый фут короче, и если прибавить еще два на четыре за счет косяков, получается пространство в шестнадцать дюймов. Каждый, у кого есть глазомер, сразу это увидит.