Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Шрифт:
— Знаешь, дорогая, пусть это будет сюрприз супруге Йосаде — сделай ей дарственную надпись!
Вы понимаете, куда он хитро клонил? Но она, капризная красавица, не поняла, в чем дело. Отвечает:
— Я твоя жена, а не секретарша. Подписывай сам!
Что ж, он вынужден взять ручку, пишет: «Товарищу Йосаде — благодарный автор. Гудайтис-Гузявичюс. 6.12.52 г.»
Потом мы ужинали, о чем-то говорили… Но я уже понял: советоваться с Гузявичюсом о своих сомнениях — бесполезно.
А потом я ухожу от Гузявичюса. Убитый! Если уж он боится, если уж он дрожит — что делать мне?
Выхожу на улицу. Иду куда глаза
Я стою на противоположной стороне улицы, смотрю на окна, за которыми идет страшная работа. Думаю: «Вот он, пришел твой конец!»
Что я делаю дальше? Представьте себе — бегу. Бегу домой, в свой кабинет. Уже поздно. Все спят. А мои мысли все о том же: «Как спастись?» Понимаю: сейчас я еще могу сделать последнюю попытку — другой не будет. Мысли работают лихорадочно. И вот я достаю бумагу, начинаю писать.
Я начинаю работать, не имея четкого плана, не зная сюжета будущей книги. Это будет роман или повесть. Моя фантазия разгорается. Я вижу Клайпеду, верфи, где стоят суда. А вот и мой герой: инженер, еврей-сионист. Он ведет какую-то подпольную, в прямом смысле подрывную работу — хочет взорвать эту верфь.
Трагедия? Здесь однако и мое возможное спасение. Если меня придут арестовывать, энкаведисты сразу найдут на моем столе эту рукопись. Изучат. Скажут: «Наш человек». Пусть книга еще не будет закончена, пусть успею сделать только шестьдесят или восемьдесят страниц, но патриотический замысел автора, развитие сюжета уже ясны.
Словом, писал я на редкость легко. Конечно! Ведь каждая страница приближала мое спасение.
Рукопись и сейчас лежит в моем архиве. Я не только не выкинул, не просто хранил — потом не раз перечитывал этот текст.
А тогда… Я работал и успокаивался. На каком языке писал? Конечно, на еврейском. Считал: так будет убедительней для следователя.
Мою работу прервала смерть Сталина».
_______________________
Что-то в этом рассказе й кажется мне странным. Что? Прежде всего, предложение вступить в партию. Совсем по-другому выглядел в те годы этот ритуал! Энкаведисты спешили организовать провокацию? Но почему же тогда та история не имела продолжения?
«Все потом забылось, смазалось, в результате сошло на нет…»
Очевидны только две вещи: книга Гудайтиса-Гузявичюса на полке в библиотеке й, да рукопись его повести «Бдительность». Она занесена в библиографический список произведений й, который он сделал сам, — под номером сто.
Нужно уметь прощаться вовремя
Он готовится к смерти. Одновременно — рядом — умирает еврейская Литва. Так как й относится к процессу умирания спокойно, он, словно нечто неизбежное, воспринимает рассказы об еврейских институциях Литвы: они родились (точнее — возрождены) сравнительно недавно, но уже находятся в состоянии одряхления.
«Так и должно быть». Слова й похожи на своего рода присказку.
________________________
В ВИЛЬНЮССКОЙ СИНАГОГЕ во время служб не так просто составить миньян. Однако общественная молитва не дойдет к Богу, если ее произносят меньше десяти мужчин. Поэтому евреям, которые постоянно приходят молиться, платят деньги. «Правда это или нет? — спрашивает й. — Неважно! Если вымысел, то он символичен».
__________________________
ЕВРЕЙСКИЙ РЕСТОРАН в центре Вильнюса называется «Литовский Иерусалим». Сначала здесь подавали кошерные блюда. Как это замечательно для верующих евреев! Но кошерные продукты привозили из…Франции; цены в ресторане были астрономическими. И — почти не было посетителей
Принципом кошерности пришлось поступиться. Однако это мало что изменило. Увы, в конце концов, ресторан, оформленный еврейскими художниками, совсем опустел.
«Так и должно быть», — говорит й.
___________________________
ФИКТИВНЫЕ БРАКИ с евреями ради того, чтобы эмигрировать из Литвы. Анекдот: «Жена-еврейка: не роскошь, но средство передвижения».
й смеется: «Наконец-то оценили наших женщин! Так и должно быть».
___________________________
ТЕРПЕНИЕ И ТРАДИЦИИ. Рассказ о том, что в самодеятельный еврейский театр, откуда разъехались почти все артисты, берут практически любого. Если он только может двигаться по сцене. Если произносит основные буквы алфавита. Если захочет выучить еврейский язык…
й говорит о «великом терпении режиссера», о театральных традициях еврейской Литвы… Но, конечно, не забывает добавить: «Так и должно быть».
_______________________
ПОСЛЕДНИЙ НОМЕР газеты «Литовский Иерусалим». Редактор ее — Гирш Смоляков — уехал в Израиль.
— Так и должно быть. Я не слышал, чтобы газету издавали на кладбище.
Газета (после длительного перерыва) все-таки возобновлена.
Ну что ж! Так бывает часто с умирающими: у них вдруг появляются силы, розовеют щеки. Но все равно скоро наступает агония. Естественный ход вещей.
_________________________
«Сколько можно предрекать расцвет и возрождение еврейской культуре в Литве? Это «возрождение» было необходимо только для того, чтобы, наконец, поставить памятники… Нельзя реанимировать прошлое. А что надо? Прощаться! Надо уметь прощаться вовремя. Это говорю вам я, последний писатель Литовского Иерусалима».
Убийцы в белых халатах
— …И вот, — рассказывает доктор Сидерайте, — приходит ко мне на прием одна больная. Хорошо помню фамилию — Лукьянова. Лечу я ее уже довольно давно и успешно, она относится ко мне не просто с уважением — едва ли не с обожанием. Но Лукьянова не знает, что я еврейка. И вот на приеме, при сестре, она говорит: «Как хорошо, что в Москве арестовали этих убийц в белых халатах! Нет, я никогда в жизни не пошла бы к врачу-еврею!» Слушаю, не перебивая. А потом прошу сестру: «Возьмите, пожалуйста, историю болезни, отнесите в регистратуру и попросите, чтобы Лукьянову отправили на прием к врачу-литовцу». Та все поняла — и в слезы. «Извините меня, я не знала. Я так вам благодарна!» — «Нет, нет, — отвечаю, — не могу вас лечить. Не имею права». Потом рассказала обо всем главному врачу, которая, представьте, меня одобрила: «Вы поступили совершенно правильно».