Долгий путь к себе
Шрифт:
Ядро врезалось в живот мурзе. Кровь брызнула в лицо хану.
— Алла-а-а! — тихо заскулил Ислам Гирей, пятясь от кровавой лужи, от мурзы, бившегося в агонии. — Алла-а-а!
Хан беспомощно озирался.
— Да посадите же меня на коня! — закричал он пронзительно, закатывая глаза.
Его подхватили на руки, посадили в седло, и тут еще несколько ядер упали вокруг.
Ислам Гирей заколотил ногами по бокам лошади, поскакал, крича бессвязное, и за ним, обвалом, помчался весь татарский кош, бросив
Богдан Хмельницкий видел бегство татар с горы.
— Где Тимош? — спросил он у Ивана Выговского.
— Я здесь!
Тимош стоял среди казацких старшин.
— Едем! Нужно вернуть хана! Выговский, ты тоже мной! — У Богдана дрожал подбородок, почти не видя, окинул взглядом старшин. — Джалалия, ты самый здесь старший. Будь наказным!
Всего с двумя казаками охраны помчались за ханом. Рыскали по степи туда и сюда, и наконец беглец сыскался.
Хан стоял в четырех верстах от Берестечка, в Козине. Татары для безопасности вырезали всех жителей села.
Как по раскиданному муравейнику скакал гетман со своими спутниками. Со всех сторон стекались к Козину татары.
— Меня чуть не убили! — бешено затопал ногами Ислам Гирей, брызжа слюной в лицо Хмельницкому.
— Война, — сказал спокойно гетман.
— Зачем мне такая война, если меня убьет!
— Великий хан, верни войско в бой! — Богдан опустился перед владыкой Крыма на одно колено. — Мы потеснили левое крыло поляков. Уверяю тебя, они ничего не поняли. Твой отход — это всего лишь превосходная ловушка. Если поляки попытаются окружить казачье войско, ты ударишь в самое больное место.
— Нет, Богдан! — хан прятал глаза.
Они сидели в каменном доме какого-то местного богача теперь, как и все в Козине, убитого, сидели на полу, на сорванном со стены ковре.
— Нет, Богдан, я не пойду туда. Я видел дурной сон… Мне сегодня приснилось, будто белый орел сел мне на голову и расклевал мне затылок в кровь. Я сорвал орла с головы, бросил моим слугам, но тут мне поднесли питье. Я выпил и по глазам рабыни понял, что она дала мне яд. Как видишь, я жив. Это всего лишь был сон, но я не хочу испытывать судьбу. Белый орел — польский орел.
— Великий хан! Если снится дурное, значит, все будет наоборот. Хочешь, я подарю тебе Марушу. Она в чародействе и гаданиях не знает себе равных. Ни разу меня не обманула.
— Я не верю чародеям, Богдан! Я верю моим стрелам, которые я поутру пускаю в моем Бахчисарае в цель. Только я последний год этой забавой себя не тешу. Мы с тобой, гетман, старые, нам надо жить спокойно. Ступай! Время намаза.
Хмельницкий вышел от хана, голову держа высоко, чтоб не выказать слабости перед Сефирь Газы и другими глазастыми мурзами.
К нему подошли Выговский и Тимош.
— Разыщи своего Ису! — сказал Богдан сыну. — Узнай, что хан затевает. Упроси хоть ширинцев вернуться. А ты, Иван, — гетман тронул за плечо Выговского, — будь возле Сефирь Газы, можешь обещать ему хоть само солнце.
Аслам-мурза приблизился к гетману.
— Хан отдыхать повелел гостю.
Отвел Богдана в соседний дом.
Тимош принес недобрые вести. Сын Тугай-бея Иса сказал своему названому брату, что у хана с королем тайный уговор — не дать казакам победы. Помогать казацкому войску запрещено под страхом ханской немилости.
— Плохи наши дела, — сказал Богдан.
На следующее утро его допустили пред очи Ислам Гирея.
— Войско Запорожское стоит табором, — сказал хан. — И без тебя стоит.
— Великий хан, мы клятву дали перед Богом быть в дружбе!
— Э! Какая клятва! — засмеялся Ислам Гирей. — Москва твое Запорожское Войско под свою руку взяла. Какой же ты мне друг?
— Если бы Москва приняла нас, бедных, не было бы у меня печали. Где оно, московское войско?
Все вспомнил хану Хмельницкий: измену под Зборовом, грабежи украинских селений и городов, вспомнил свои заслуги перед Крымом.
— Что ты шумишь? — смеялся Ислам Гирей. — Если ты мне друг, пошли на Москву, а короля вместе с собой возьмем.
На следующий день Богдана, Выговского и Тимоша держали взаперти. Для разговора явился Сефирь Газы.
— Пусть меня к войску отпустят! — требовал Хмельницкий.
— Завтра! — пообещал он.
И точно: назавтра хан прислал за Богданом. Встретил как лучшего друга.
— Решили мы уходить домой, а ты можешь ехать к войску.
— Значит, бросаешь меня на съедение волкам.
— А ты тоже домой поезжай, — предложил хан. — Я от поляков слышал: у них с казаками переговоры. Казакам твоим обещано помилование, если тебя они выдадут. Так что думай, куда тебе ехать.
Богдан сунул руку за пазуху и вытащил, держа что-то в крепко зажатом кулаке.
— Помоги, хан! Отдам — это! — а глаза сияли, как давно уже не сияли.
— Что у тебя? — удивился хан.
Богдан медленно раскрыл пустую ладонь:
— Душа, хан! Самое дорогое — душа.
Ислам Гирей нахмурился.
— Прощай! — сказал гетману.
Они выехали на шлях, пятеро казаков. Налево небо было светлое, но там гремел гром: казачий табор отбивался от натиска польских хоругвей. Направо небо застилали тучи, земля пахла дождем.
— Ну что? — спросил гетман Тимоша, Выговского и казаков. — Здесь ждет нас плен, а там Украина, которую я головой поклялся вызволить из хлопства.
Повернул коня направо.
Погано было на душе, и больше всего от слов своих же, от правильных слов.