Долгий сон
Шрифт:
За стальной решеткой на двери смутно виднелся циферблат стенных часов, стрелки показывали семь — значит, отец с матерью садятся ужинать… Или, может быть, ждут его? Рассказали Зик, Тедди и Сэм, что их забрали в полицию? Или побоялись принести такое известие?
— Как думаешь, ребята сказали нашим?
— Откуда я знаю, — уныло буркнул Тони.
— Как бы им сообщить?
— Мой папа убьет меня, — всхлипнул Тони, не выдержав мысли о том, что беспокоило его сильнее всего.
— Слушай, сейчас надо думать о другом —
— Небось подержат да и отпустят, как ты считаешь? — Привыкнув к поблажкам домашних, Тони не представлял себе, что в полиции с ним могут обойтись иначе.
— Тс-с. — Рыбий Пуп подал ему знак молчать.
Издалека по коридору разнеслись гулкие звуки шагов, взрывы мужского смеха стали громче, приблизились к забранной решеткой двери.
— Иди ты, Клем! — Звучный утробный гогот. — Кого разыгрываешь!
— На кой мне чертвас разыгрывать! — В насмешливом высоком голосе — пренебрежительность. — Вот увидите!
— Ну не бывает таких негров! — Возражение, окрашенное сочувствием.
— Нет, я это должен видеть собственными глазами!Не родился еще тот ниггер, чтоб меня провести! — Негромкое самодовольное утверждение.
— Ей-богу, чистая правда! — Уверенно, весело, с удовольствием.
— Что же ты с ним учинил? — Протяжно, с любопытством.
— А вот покажу. Потерпите. — Сладострастное предвкушение.
— Я скорей черной девке поверю, что она невинна, чем Клему! — Голос похабника, игривый и задиристый.
За дверной решеткой появились четверо в полицейской форме. Рыбий Пуп и Тони, которые до сих пор сидели, прислонясь головой к стене, дернулись вперед и впились в них глазами.
— Который же тут ломает комедь?
— Вот этот, длинногривый. — Высокий полицейский, который задержал их, показал пальцем туда, где сидел Рыбий Пуп.
— Это глазастый-то? Забавный! — Он самый.
— Эх, Клем, обвел тебя ниггер вокруг пальца, — с упреком сказал полный молодой блондин.
— Черта с два меня обведешь, — громко, самоуверенно возразил Клем. Он отпер дверь и вошел в камеру. — Вырубился как миленький… Правда же, ты у меня грохнулся в обморок, ниггер? — Эти слова были обращены уже к заключенному.
Рыбий Пуп сжал кулаки так, что ногти его вонзились в ладони, и не отвечал.
— Красивая у тебя, ниггер, прическа, черт возьми! Чем мажешь волосы? Ветчинным жиром?
Из полицейских глоток вырвалось грубое ржание.
— А волосы-то у обоих прямые. Под белых работаете, ниггеры?
Рыбий Пуп поднял на них глаза и вновь опустил.
— Так этот ниггер,говоришь, потерял сознание? — глумливо спросил один. — Как бы не так. С эдакой-то продувной рожей?
— Ничего. Это он просто оробел слегка, — промурлыкал Клем. — Сейчас он у нас отойдет.
Полицейский шагнул вперед; Рыбий Пуп полными ненависти глазами следил за ним. Эти люди жили в другом мире, до них не дойдет ни одно его слово, ни одно движение. Единственное, чем их когда-нибудь можно пронять по-настоящему, — это убить кого-то из них. Но вот Клем, наклонясь, занес руку словно бы для удара, и ненависть вытеснил страх, хотя его мучитель поднял руку выше и, наморщив нос, всего-навсего поскреб в затылке. Рыбий Пуп отпрянул, едва не прикусив себе язык, глаза его налились слезами.
— Ишь, какой нырок, чисто Джо Луис! — нараспев оценил один.
— Заячья у него душа, у этого ниггера! — веселился другой.
— Ну, ниггер. Разомкни пасть. Как самочувствие-то?
Рыбий Пуп хотел было ответить, но сжатое горло не пропускало ни звука.
— Не слышишь, ниггер? Ведь с тобой разговаривают, — загремел Клем. — Как самочувствие, ну?
— Хорошо, — услышал свой голос Рыбий Пуп, кляня себя, что так сказал.
— Серчаешь на меня? — поддразнивал Клем.
— Нет, сэр, — прошептал Рыбий Пуп. Он был в отчаянии, что неспособен удержаться от ответов.
— А ты что скажешь, моя любушка?
— Я — нормально, сэр, — пролепетал Тони.
Клем рывком потянулся к прямоволосой голове, как будто собираясь погладить ее, и это быстрое движение мгновенно вызвало у Тони паническую защитную реакцию: он шарахнулся назад, потерял равновесие и полетел со скамейки на пол, ударясь головой о железную трубу, идущую вдоль плинтуса.
— Что это ты, ниггер, сальто крутишь? — с притворным удивлением спросил Клем.
Зрители в камере грохнули.
Тони лежал, туго свернувшись на каменном полу, как лежит плод в утробе матери, и причитал, водя взад-вперед по макушке растопыренными пальцами:
— За что, сэр! Я ничего не сделал!
— Тебя никто не трогает, ниггер. Подымайся! — отрывисто приказал Клем.
Тони, заливаясь слезами, не двигался с места. Клем нагнулся, захватил в горсть ворот перемазанной в глине рубашки и дернул вверх. Ноги у Тони подламывались, всклокоченная голова по-черепашьи ушла в поднятые плечи, и растопыренная рука опять взлетела, торопясь прикрыть ее от удара.
— Не хнычь, ниггер, а то дождешься, правда, будет о чем голосить! — доверительно понизив полный издевки голос, предостерег его Клем.
— Убери ты его, пусть ревет в другой камере, — предложил кто-то. — Надо ж нам посмотреть представление.
— Правильно. — Клем отшвырнул Тони к другому полицейскому. — Выведи ниггера.
— Только вы без меня не начинайте, ладно? — крикнул тот от двери.
— Хорошо.
Рыбий Пуп глядел куда-то мимо, как будто не замечая никого, из-под мышек у него, щекоча кожу, стекали струйки пота. Запыхавшись, вбежал полицейский, который провожал Тони, глаза у него блестели нетерпением.