Долгое дело
Шрифт:
— То есть?
— Если вы предметы двигаете мыслью, почему бы мыслью не выбросить из организма и болезнь?
— Разумеется, я вылечусь самовнушением. К врачу же пойду за больничным листком для вас.
— А вы больничный того… сублимируйте из воздуха.
— Сергей Георгиевич, я парапсихолог, а не колдунья.
Из дневника следователя.
О том, что я ищу смысл жизни, знают только Лида, Вадим, прокурор да ещё человека два. И всё-таки мне бывает неудобно, будто я гадаю по ночам на кофейной гуще или тайно попиваю…
А мне кажется, что у думающего человека
А мне кажется, я всюду нахожу подтверждение тому, что наша жизнь неуловимо связана с тем смыслом, который я в ней ищу. Хотя бы работа… Говорят о зарплатах, расценках, прогрессивках, премиях… Кажется, ради этого и работают. Ради денег? Но я проделал такой бы опыт: пусть бригада рабочих, пусть при помощи техники бессмысленно переваливает камни с места на место. День за днём, неделя за неделей… И хорошо платить.
Не сомневаюсь, что они будут плохо работать. Не сомневаюсь, что через какое-то время они вообще перестанут это делать или повредят свою психику. Почему же? Из-за бесполезности их труда? Но почему человек думает об этой пользе, если свои-то денежки он всё равно получит?
Ответ на этот вопрос, чувствую, приблизил бы меня к главному — зачем живём? А ведь, наверное, их много, которые приблизили бы…
Добровольная исповедь.
Как-то услышала я по радио беседу о браке. В ней любовь обозначали умнейшими словами: «Нормальные брачно-семейные отношения». Я и задумалась… Почему бы мне не вступить в нормальные семейно-брачные отношения? Тем более что радио советовало. Мужчины вокруг меня вились. Но кого выбрать?
Если эта самая любовь существует, то у влюблённой проблем нет: кого любит, за того и выходит. Каково же той, которая поумнее и хочет видеть перспективу? Ей же надо выбрать, надо угадать, что получится со временем из этого парня и что выйдет из того. Поэтому у неё, то есть у меня, была одна беспокойная мысль — за того ли?
Я не забыла о своём опыте, о том лобастом деревенском геологе, и больше не хотела ошибаться. Вокруг меня в то время похаживал тихий и задумчивый очкарик, инженер-изобретатель. Чем-то он напоминал того лобастого, тоже вёл длинные научные разговоры, только тихим голосом. Я взвесила, посоветовалась, перекрестилась — и вышла замуж. За тихого и перспективного очкарика. Была свадьба. Я стояла у загса в белом платье, как привидение. Мендельсон, шампанское и подмигивания моих приятелей, бывших друзей Короля. А вечером коньяк рекой, битьё посуды на счастье и пляс до утра…
И превратилась я из Аделаиды Завикториной в Аделаиду Сергеевну Калязину, эпидемиолога, жену инженера-изобретателя.
Следователю Рябинину.
Сам я человек без теневых ситуаций, но два случая в моей жизни были.
Случай номер один. Шёл я домой дворами, и вдруг чёрная кошка мне дорогу поперёк. Думаю, подальше от приключений — и пошёл в другие ворота, поскольку дом угловой. В других-то воротах вижу на асфальте три рубля. Лежат как миленькие. Ну?
Случай номер два. Очутился я в одном городе без копейки в кармане. Почему очутился — это случай номер три. Стою, значит, у вокзала, на душе черти скребут, ну я и послал такую жизнь по-мужски. Тут вдруг дунуло ветром и гонит по асфальту ко мне десятку. Ну?
Уважаемый гражданин Тощев!
Испугавшись кошки, вы смотрели под ноги внимательно и поэтому нашли три рубля. Случай же номер два можно объяснить лишь совпадением.
Лида приехала из пригорода, от матери. Она понимала, что год предшкольный, что свежий воздух, что парное молоко и свои яблоки… Иринка окрепла, за лето выросла. И всё-таки дети должны жить с родителями. Чтобы развеять убитое настроение, она взялась за стирку. И когда уже прополаскивала, в дверь позвонили. Она сбросила фартук и пошла в переднюю…
— Кто?
— Красная Шапочка из детского сада.
Лида открыла, улыбнувшись голосу.
— А это оказался Серый Волк из уголовного розыска.
— Проходите, Вадим.
— Я забыл, у вас снимают что — плащ, ботинки или галстук?
— У нас ничего не снимают.
Петельников скинул плащ, вдруг оказавшись с букетом пышных и тяжёлых пионов.
— Да? Какая прелесть…
Лида ринулась за вазой.
— А Сергея нет?
— Он дежурит. Есть хотите?
— Как три дня не поем, так выпить хочется. Я имею в виду кофий.
В хрустальной вазе зардел светло-бордовый растрёпанный огонь. Кухня Рябинин любил пить чаи здесь и приучил инспектора — сразу изменилась, став какой-то банкетной. Петельников повозился с длинными ногами, устроил-таки их под столом и взялся за кофе. Лида села напротив:
— Как ваши розыскные успехи?
— Какие там успехи… Вот если бы я открыл месторождение, изобрёл бы безалкогольную водку или бы вывел пыжиковую корову…
— Что вы сегодня, например, делали?
— Всего не упомнишь.
— Ну хотя бы в конце дня.
— Беседовал с Лешкой-Маргарином.
— Какая странная кличка…
— Он за кражу маргарина сидел.
— И о чём беседовали?
— Как бы вы ответили на такую Лёхину сентенцию: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?»
Лида взметнула брови, удивлённая пустяшностью инспекторской работы, она считала, что инспектор ищет, догоняет, стреляет, а уж если обращается к сентенциям, то к тонким, психологическим, с намёками.
— Я бы ему ответила, что нужно теплее одеваться. А вы?
— Что-то руки стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть?
— А он? — Лида приоткрыла рот.
— Не послать ли нам гонца в магазин без продавца?
— А вы?
— Что-то чешется под мышкой, не послать ли за «малышкой»?
— А он?
— Что-то ветер дует в спину, не пойти ли к магазину?
— А вы?
— Не послать ли мою жёнку за бутылкой самогонки?
— Ну, а он?
— А он иссяк.
— А вы?
— Что-то чешется в затылке, не послать ли за бутылкой?
— А он?
— Молчит. Тогда я подвёл резюме, как ни бились, к вечеру напились. Да я таких штучек знаю больше, чем вы минералов.
— Но к чему эта глупость? — вспыхнула Лида.
— Я его победил, и Леха меня зауважал.
— Зачем вам его уважение?
— О-о… Зауважав, он мне намекнул, кто взял квартиру на Цветочной улице.
— Предал своих?
— Предают в дружбе, на фронте… А блатные продают. Зато я написал Лехе штук пятьдесят этих афоризмов — он выучит.
— Ах! — вскрикнула Лида.
Паровозное шипение и треск пляшущих по конфорке капель бросили её к плите. Кофе варился в двух армянских кованых сосудиках, в которые входило ровно по одной порции. Лида смешно прыгала на одной ножке и хватала фартуком ошалевшие кофеварки.
— Вадим, а вам не кажется, что Прометей зря украл для нас огонь? Не умеем им пользоваться. Вот убегает всё…
Инспектор ощущал какое-то таянье своего веса. Блаженное растворение в парах кофе. Видимо, так себя чувствуют курильщики опиума. Нирвана. Это от кофеина.
Лида налила ему вторую порцию, велев съесть кусок торта в полкоробки. Она сорвала у пиона нижний, бледно-лиловый лепесток и задумчиво сказала, вроде бы не обращаясь к инспектору:
— Давно вы никого не приводили…