Долгое дело
Шрифт:
Инспектор вдруг остановился, проявив интерес к большой стеклянной доске на стене.
— Светлана, вы бывали когда-нибудь в шахматном клубе?
— Нет.
— А что нам мешает зайти?
Она удивилась, не поняв чему: тому ли, что он предложил зайти в шахматный клуб, тому ли, что никогда здесь не была. Но это удивление жило несколько секунд, после чего ей жутко захотелось в этот клуб.
Они разделись в подвальном гардеробчике и прошли в зал…
Видимо, шахматные поединки проходили на эстраде, под демонстрационной доской. Но сейчас эстрада пустовала. В освобождённом от стульев зале был образован плотный людской круг, в центре которого за столиком сидело двое, молча уставившись
— Товарищи, пропустите даму, — вполголоса просил Вадим вклинивая плечо.
Они выбились в первый ряд. Светлана разглядывала играющих, догадавшись, что они сошли сюда с эстрады, чтобы любители могли лучше их видеть. Женщина средних лет в чёрном, свободном платье, с почти красивым, но каким-то диковатым лицом. Лысый мужчина в очках. Интерес, видимо, в том, что женщина играет с мужчиной, да ещё, наверное, выигрывает.
В шахматах Светлана не разбиралась, поэтому стала разглядывать публику. Почти одни мужчины, почти все в очках. В домино играют другие — там веселее, там с прибаутками.
— Сдаюсь, — густым, но звучным голосом сказала шахматистка.
Лысый мужчина отёр лоб, улыбнулся и пожал ей руку. Он радовался? Чего же удивительного, что обыграл женщину.
— Кто ещё? — спросила шахматистка.
Из толпы вышел желающий — не пожилой, не лысый, не в очках… Рыжий, тот.
Она потянула инспектора за рукав:
— Который шёл за нами.
— Наверное, тоже любитель шахмат.
Рыжий сел за столик и сделал первый ход. Шахматистка ответила. Светлана подняла взгляд на инспектора — тот смотрел на шахматистов не мигая. Ей показалось, что он следит не за ходами, а за чем-то другим.
— Вадим, это интересно? — решилась спросить она.
— А вы присмотритесь, — посоветовал инспектор, отпуская их взглядом.
Ей захотелось — почему же не раньше? — присмотреться и увидеть то интересное, что видел инспектор. Но шахматистка спокойно переставила фигуру. Рыжий вроде бы демонстративно поскрёб рыжий затылок и тоже сделал ход. Шахматистка задумалась — надолго, минут на пять. Но рыжий не стал дожидаться и переставил очередную фигурку. Как же так? Светлана не умела играть в шахматы, но определённо знала, что ходит каждый игрок по очереди. Может, она просмотрела? Тогда она, как и Вадим, въелась неотступным взглядом в руки игроков. Нет, она не ошиблась — рыжий делал больше ходов, чем женщина. И лысый так? Чего ж удивительного, что мужчины выигрывают… У доминошников не так.
— Вадим, почему она не всегда ходит?
— Всегда.
— Я не вижу…
— Иногда она двигает фигуры не рукой.
— А чем? — почему-то испугалась Светлана, глянув под столик, на её ноги.
— Мыслью.
Она чуть было не спросила: «Какой мыслью? Той, которой мы думаем?» Но это же страшно. Теперь Светлана смотрела не на её руки, а на фигуры. И увидела… Одна маленькая штучка, кажется, называется пешкой, вздрогнула, дёрнулась и миллиметровыми шажками перешла на следующую клетку. Вот почему тут столько мужчин в очках… Доминошники так не умеют. А если эта чёрная шахматистка незаметно дует? Светлана зацепилась взглядом за её губы…
— Ничья, — сказал рыжий, дерзко сгребая шахматы.
— Молодой человек, в Васюках вас бы избили, — зло улыбнулась шахматистка.
— А я туда и не собираюсь, — заявил рыжий, пропадая за толпой, как за стеной.
— Товарищи, прошу антракта, — устало попросила шахматистка.
Напряжение, которое цементировало людей, растопилось объявленным перерывом. Живой круг стал разжиматься, редчать, заполняя собой весь зал. И стало видно, что народу собралось много.
Шахматистка встала и неожиданно подошла к ним:
— Тоже интересуетесь, гражданин Петельников?
— А вы разве не болеете?
— Мне стало лучше.
— Придётся сообщить Рябинину, что вам стало лучше и теперь вы гроссмейстер.
— Я парапсихолог. Знаете, что это такое?
— Разумеется, парапсихолог — это студент, получивший пару по психологии.
— Всё шутите… Кстати, передайте своему молодому рыжему человеку, что он украл не ту фигуру.
— А есть ещё и та? — обрадовался инспектор.
Светлана вдруг покрылась мелкими и розовыми пятнышками. Она и раньше думала о той преступнице, которая погубила её мать. Она бы ей сказала, она бы её спросила… Но, догадавшись, что эта мошенница стоит перед ней, Светлана ощутила лишь жар в щеках да приступ неминуемых слёз.
Рука инспектора твёрдо и мягко опередила эти слёзы и вывела её из шахматного клуба на свежий воздух.
— Светлана, я продолжу… У меня есть кое-какие недостатки. Например, я много ем, не терплю романов про любовь и теряю галстуки…
— Да…
— Вы согласны?
— С чем я согласна?
— Не с чем, а на что.
— И на что?
— На моё предложение.
— На какое предложение?
— Светлана, я делаю вам официальное предложение. Прошу руки, предлагая взамен сердце и кое-какое состояние…
Слёзы, наконец-то освободившись, радостно затуманили ей инспектора, улицу, мир.
Из дневника следователя.
Я знал человека, который женился на девушке, похожей на его мать, — подсознательно он такую и искал. Мне известен парень, который женился на девице, потому что у неё было две дублёнки — чёрная и белая. Я знаю мужчину, который женился на женщине только потому, что увидел её плачущей: когда-то у него была младшая сестра, им любимая, им воспитанная, тоже плакавшая. Я знал парня, который отсидел за изнасилование, вышел и женился на своей жертве, — в его жизни ничего ярче этого преступления не было. Я знал человека, который женился на девушке только потому, что она пять лет провела в заграничной командировке. Я знавал людей, которые женились от одиночества, из-за обедов, из-за квартир, от скуки… Женились, потому что все женятся… И я знал людей, которые женились по любви.
А из-за чего женится Вадим Петельников?
Добровольная исповедь.
Иногда я думаю о боге. Я в него верю. Он всесильный и могучий, но править миром не может. И знаете почему? Он каждого понимает и входит в его положение. И дурака, и умного, и убийцы, и жертвы… А понять — значит простить. Почему у Рябинина ничего со мной не получается? Бог входит в его положение: следователь обязан докапываться, подкрадываться, статейки подбирать… Бог ему помогает. Но бог входит и в моё положение — мне ведь тоже жить надо. Он и мне помогает. Поэтому у нас с Рябининым ничья.
Лично я против Рябинина ничего не имею. Он смотрит на меня своими близорукими очками и всё силится понять, что у меня за душой. Но и в нём есть для меня загадка…
Если я освобожусь от следствия, то мне от этого прямая польза. Но какая ему выгода, если он меня упечёт? Получит свою зарплату, и только. Так ведь он её и так получит, сяду я или не сяду. Допустим — подчёркиваю и предупреждаю, что только допустим, — я украла какой-то бриллиант… А он чей, её, этой продавщицы? Так от чего же она померла? Не от собственной ли дури?
Лично я против Рябинина ничего не имею. Но я его милую, пока он ко мне лишь примеривается. Если же выпустит когти, то и у меня найдётся жало. Я не тот бог, который на небе, — я богиня земная.