Долгое дело
Шрифт:
— Вы же сказали, что бригадир в столовой.
— Новый бригадир в столовой…
— Ясно. С вами, Семён Иванович, жена не заскучает.
Инспектор оглядел бывшего бригадира. Унылый, неопределённого возраста мужчина с неопределённым лицом, имеющим единственно приметную черту крупный сизоватый нос в странных, прямо-таки огуречных пупырышках.
— А вы кто есть? — спросил Закаблук.
— Из милиции. Где бы нам побеседовать о жизни?
Они прошли в пустую дежурку.
— Если насчёт чего такого, то я об этом не знаю.
— А если насчёт чего другого?
— Это как повернётся.
Петельников достал из кармана новенькую пачку редких сигарет, хрустко надорвал и протянул собеседнику. Тот вытащил сигаретинку осторожно, приглядываясь к заграничной картинке. Курить инспектор давно бросил, но тоже взял для беседы сигаретку. Они задымили, для начала помолчав, как и положено.
— Семён Иваныч, отчего худели и дохли быки?
— Меня уж к вашему брату приглашали.
— И что вы ответили нашему брату?
— Скотина бессловесная, и её характер есть тайна, покрытая мраком.
— А что ответите мне?
— То ж самое.
Закаблук отвернулся к окну теряя интерес к разговору. Инспектору показалось, что тот смотрит не в окно, а на свой овощной нос, на самый кончик, на самую большую пупырушку.
— У вас тут учёная женщина была…
— Которая с гордо поднятым видом?
— Она.
— Стояла у загонов, глядела на скотину…
— Ну и что?
— А скотина глядела на неё.
— Ну и понравилась она вам?
— Баба здоровая, видная. Телепятка…
— Телепатка.
— Я и говорю, телеляпка.
— Телепатка, — опять зря поправил инспектор.
— Пускай телетяпка.
— Бычков-то она спасла?
Вероятно, Закаблук ухмыльнулся, потому что по губам и щекам пробежал лёгкий тик и даже вроде бы задел нос. Он потянулся за второй сигаретой. Инспектор пододвинул пачку.
— Спасла так спасла, — неожиданно кончил беседу Закаблук.
Теперь нужна пауза. Петельников не знал, для чего она нужна, — ведь не брёвна ворочали. Но передых был необходим, чтобы отделить что-то от чего-то. Инспектор затянулся, покашлял, осмотрел дежурку, пошевелил костяшки домино и поёрзал на стуле. Закаблук курил молча, замыкая взгляд на кончике своего носа. Передых кончился.
— Семён Иваныч, давно на комбинате?
— Лет десять. Сперва работал убивцем.
— Кем?
— По-правильному — бойцом. Скот бил. А потом вот бригадиром у загонов…
— От бригадирства-то освободили за падёж?
— А я не шестёрка.
— Конечно, — согласился инспектор.
— Стаж заработал, выпиваю по норме… Мой нос их не касаем. Он на сосульку не похож.
— Ни грамма, — искренне подтвердил инспектор, потому что нос больше походил на гибрид огурца с баклажаном.
— После газетного позору начальник придумал такой приказ: «Закаблука уволить вовсе». Профсоюз меня защитил.
— А за что уволить-то?
— Выпиваю, мол, в сене да курю…
Петельников встал, создавая вторую паузу. Он прошёлся по дежурке. Графин с водой, свежие газеты, неполитые цветы… На стенах висят правила по технике безопасности и картина неизвестного художника — коровы на лугу. Инспектор постоял разминая ноги ритмичным покачиванием тела. Засада… Кто сказал, что выжидают только в засадах? На допросе тоже выжидают. В засаде ждёшь человека, на допросе — признания. Что-то Закаблук знал, поэтому и ухмыльнулся.
— Семён Иваныч, давай откровенно, а?
— Ты мне не сродственник.
— Я тоже скажу откровенно, а?
— Послушать могу…
— Если откровенно, то тебя, Семён Иваныч, нужно гнать с комбината немедля к едрене бабушке.
Закаблук изумлённо повёл носом. Его глазки, застеленные неведомой дымкой, прозрачно остекленели.
— Это за чего же?
Инспектор стремительно двинул к нему стул, прижавшись плечом к его плечу:
— Сколько ты за десять лет съел государственных бычков?
— Я не волк…
— В виде варёного мяса и в форме копчёной колбасы, а?
— После еды к весам не хожу.
— Наверное, стадо сжевал, а? Ешь казённых быков, работаешь десять лет бригадиром… И что?
— А что?
— Приходит посторонняя баба и спасает бычков от падежа. Не позор ли? Думаешь, начальник выхлопотал тебе выговорёшник за пьянство? За то, что опозорил комбинат на всю страну.
— Он самолично сказал?
— Да об этом весь комбинат говорит! Что там комбинат… В министерстве колбасной промышленности шушукаются. Мол, Закаблук-то с этой бабой-то не вместе ли сработали…
— На фиг такой график, — разозлился бывший бригадир.
Лицо налилось кровью, но стало не красным, а каким-то сизым, припорошенным белым налётом. Нос вроде бы увеличился, ошалело раздуваясь от воздуха, который Закаблук втягивал бесконечно и не выдыхал, девая его неизвестно куда.
— И что обидно, Семён Иваныч… Помогла бы она бычкам лекарством, уходом, какими-нибудь витаминами. А то ведь взглядом, как деревенская колдунья.
— Ни хрена не взглядом! — окончательно рассвирепел Закаблук. — Глаза не вилы, в бок не колют.