Долгое дело

Родионов Станислав Васильевич

Путь до нее теперь был чем-то омрачен. Неужели из-за этой девчонки? Они даже не заговорили. Разве? Ему казалось, что болтали всю дорогу. Слова нужны для разговора мужчины с мужчиной и женщины с женщиной, а для разговора мужчины с женщиной они необязательны. Тогда о чем же они болтали? О чем-то таком, что сбило его с ясного августовского настроения. Нет, говорили они о вечном - о любви. Сбило другое... Неужели он считает, что предал эту случайную девицу? Ну если так, то гаси свет...

Рябинин сидел за

столом и молча ел крупное яблоко.

–  Лида велела, - извинился он.

–  Тогда грызи, согласился инспектор, снимая плащ и усаживаясь на жесткий стул.

–  Есть ли что новенькое? - спросил Рябинин.

–  Калязина ни с кем не встречается и никуда не ходит, кроме работы, магазинов и прогулок с собакой.

–  Поэтому и печаль? - Рябинин приметил в инспекторском лице несвойственную ему рассеянность.

–  Печаль об Мандолине Ивановне.

–  Кинозвезда?

–  Нет, секретарша райотдела.

–  Ее звать Мандолиной?

–  Магдолиной, ну а ребята слегка упрощают.

–  Твое новое увлечение?

–  На той неделе она преподнесла мне якобы лишний билетик в театр. В понедельник, якобы нечаянно разбила в моем кабинете графин, чтобы у меня побыть. А сегодня принесла мне кучу бутербродов для жевания на дежурстве.

–  Ну а ты?

–  Видишь ли, я хожу в брюках, и она ходит в брюках. Я курю, и она курит. Я люблю селедку, и она любит кильку. Я люблю пиво, и она предпочитает сухонькое. Я никого не боюсь, а она тем более...

–  Не думал, что тебе нравятся трусихи.

–  Женщина должна бояться мышей, темноты, приведений и, самое главное, мужчин. А то ее будет не от чего защищать.

–  Ты склоняешься к моему идеалу женственности.

За шутейностью разговора виделась какая-то плоть, как скалы за светлым туманом. Рябинин тоже помолчал, надеясь на просвет. Он чувствовал, что инспектора занимало то, о чем прямо не спрашивают.

–  А с другой стороны, я похож на единицу, - вдруг сказал Петельников.

–  Почему на единицу?

–  Одинок, как единица. Она тоже голая, тонкая, тощая... Одна, короче.

Рябинин молчал, запечатанный удивлением. Словно инспектор рассказал ему, что во двор райотдела опустилась летающая тарелка со снежным человеком. Клокочущий энергией Петельников и зябкое одиночество... У Рябинина чуть не вырвалось, что есть же друзья, хотя бы они с Лидой, которым от него ничего не нужно...

И промелькнуло, исчезая...

...Если человеку ничегошеньки от тебя не надо, а ты ему интересен, то бросайся этому человеку на шею - это он, тот человек...

Но какое одиночество имеет в виду инспектор? Петельников ответил, как-то уловив его сомнения:

–  Я тоже хочу грызть свое яблоко.

–  Дело за небольшим.

–  Вот я и собираюсь.

–  Но нужен пустячок - влюбиться.

–  Нужен ли? - рассеянно улыбнулся инспектор.

Разговор вроде бы опять уходил на шутейные пути. Поэтому Рябинин не отозвался, вглядываясь в инспектора, - что-то того снедало.

–  Сергей, а любовь - благо?

Следователь опять промолчал, уклоняясь от разговора о бесполезном.

–  Ты ведь знаешь, как материнская любовь портит детей - продолжал инспектор.

–  Неразумная.

–  А любовь может быть разумной? Я знаю женщину, которая любила мужа, сына и овчарку. Муж ушел, сын вырос хулиганом, а собака ее укусила.

–  Ну и?.. - почувствовал Рябинин нетерпение.

–  Все надо делать в здравом рассудке, в том числе и жениться. Такие браки долговечные.

–  Возможно, но как же без любви?

–  Зачем, если без нее браки долговечнее?

–  Потому что влюбленный - это романтик, хороший человек. Дрянь не влюбится.

–  Но дело не в этом, - заключил инспектор и вроде бы вздохнул.

Инспектор вздыхает? Далекая тревога загоризонтной грозой докатилась до Рябинина. Инспектор вздохнул, скрыв этот вздох, как неприличное сморканье.

–  Жалко мне их. - Сердитой усмешкой инспектор попытался огрубить свою мысль.

–  Кого?

–  Одиноких женщин.

–  Каких одиноких женщин?

–  Всех.

Рябинин не нашелся что ответить. Инспектор жалел одиноких женщин, тех самых, которых было у него больше, чем дежурств в году.

–  Недавно я был у Лиды...

–  Да она говорила.

–  Ей показалось, что я пришел что-то сказать.

–  Показалось.

–  Она угадала - я приходил сказать, что женюсь.

–  На этой... на Мандолине? - почему-то испугался Рябинин.

–  Нет, на Светлане Пленниковой.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Видимо, прочитанная или услышанная мысль, как бы она ни была хороша, человека не трогает, если он хоть как-то, когда-то, почему-то не думал об этом. Прочитанная или услышанная мысль, как бы ни была отвратительна, нас не заденет, не думай мы об этом раньше. Такие мысли скользят по нашему сознанию, как по льду. Невозделанная почва урожая не дает.

С тех пор как Беспалов заронил во мне сомнение, сведя смысл жизни к счастью, я нигде не пропускаю этого слова. И даже походя расслышал в радиопередаче: "Счастье - это полнота соков жизни". Каких соков? Физиологических? Тогда это сведется к старой и надежной мысли о том, что счастье - в здоровье. Поэтому люди бегают трусцой, пьют прополис и женьшень, занимаются йогой, едят сырую крупу... Хотят быть счастливыми, я бы сказал, кратким путем, минуя духовные поиски.

Но я убедился - пристальное внимание человека к своему здоровью делает его эгоистом.