Долгое падение
Шрифт:
Да, и еще — это особенно важно, если вы читаете о нас в будущем, когда все уже забыли и нас, и что с нами произошло, — не надейтесь, что она еще проявится, чтобы спасти меня. Она не вернется, понятно? Никаких доказательств того, что она погибла, тоже не найдется. Ничего не произойдет, так что забудьте об этом. То есть про нее не забывайте — она важна. Но забудьте про подобный финал. Наша история не из той оперы.
Морин живет между Топперс-хаус и районом Кентиш-Таун. Ее дом стоит на одной из тех тесных улочек, где нет никого, кроме пожилых женщин и учителей. Я не уверена, что там
В машине были только мы с Мартином, потому что Джей-Джей не захотел ехать с нами, хотя мы могли его захватить — нам было почти по пути. Думаю, Джей-Джей смог бы поддержать спокойный разговор. Мне хотелось говорить, потому что я нервничала, и, наверное, поэтому я говорила глупости. Хотя, может, глупости — это не совсем точное слово, ведь нет ничего глупого в моих словах о том, что Франция — это абсолютно идиотская страна. Разве только несколько грубовато, несколько резковато. Джей-Джей мог бы приделать к моим словам специальные пологие спуски, чтобы по ним можно было спокойно скатиться, как на скейтборде.
Я нервничала оттого, что мы увидим Мэтти, — мне тяжеловато находиться рядом с инвалидами. Нет, ничего личного, не подумайте, будто я плохо к ним отношусь, — я знаю, у них есть право на образование, бесплатный проезд в общественном транспорте и все такое; просто когда они рядом, меня начинает слегка мутить. Я о том, что приходится притворяться, будто они такие же, как мы, когда это совсем не так. Ведь правда? Я не говорю про инвалидов, у которых нет одной ноги. С этими все нормально. Я о тех, кто не совсем в своем уме, кто кричит и кривляется. Как можно говорить, что они такие же, как вы или я? Ладно, я тоже кричу и кривляюсь, но я-то понимаю, что делаю. Ну, в большинстве случаев. А они же совершенно непредсказуемы. И они повсюду.
Правда, Мэтти стоит отдать должное — он довольно тихий. Он совсем инвалид, так что все нормально, — надеюсь, вы понимаете, о чем я. Он просто сидит. На мой взгляд это лучше, хотя, наверное, на его взгляд, ничего хорошего в этом нет. Впрочем, кто знает, есть ли у него какой-то собственный взгляд? А если нет, то, получается, считается только мой. Мэтти довольно высокий, сидит в кресле-каталке, вокруг шеи понатыканы подушки и еще что-то, чтобы голова никуда не скатывалась. На людей он не смотрит, он вообще ни на что не смотрит, так что это не очень страшно. Через какое-то время о нем вообще забываешь — в общем, все получилось намного лучше, чем я думала. Но бедная Морин! Это ж охренеть. Скажу вам честно, окажись я на ее месте, вы бы меня не уговорили спуститься обратно. Ни за что.
Когда мы вошли, Джей-Джей уже был там, так что получилось практически воссоединение семьи, если не считать того, что никто не глядел друг на друга и никто не притворялся, будто рад видеть всех остальных. Морин сделала нам чаю, а Мартин и Джей-Джей из вежливости спросили что-то про Мэтти. Я же глядела по сторонам, потому что выслушивать все это не
Джей-Джей
Я не хотел ехать к Морин вместе с Мартином и Джесс, поскольку мне нужно было время, чтобы подумать. В прошлом у меня пару раз брали интервью, но те журналисты были фанатами группы, то были приятные ребята, у которых срывало крышу, если подарить им наш диск и позволить угостить себя в баре. Но эти… Как та дамочка, что постучалась ко мне в поисках вдохновения для читателей… Слушайте, я ж ничего о них не знаю. Я лишь знаю, что им хватило суток, чтобы выяснить мой адрес, а раз уж они смогли это, то что им тогда не под силу? У них будто были адреса всех людей, живущих в Британии, — просто на всякий случай.
В общем, я из-за нее стал параноиком. Если она захочет, то за пять минут разузнает все про группу. А потом про Эдди, про Лиззи, а затем она выяснит, что у меня нет никакой смертельной болезни, а если и есть, то я единственный, кто об этом знает. К тому же ей станет известно, что заболевания, от которого я не умираю, не существует.
Проще говоря, я был достаточно напуган, чтобы думать, будто я в беде. К Морин я поехал на автобусе и, пока ехал, решил во всем признаться, все рассказать. А если им что-то не понравится, то пусть отправляются ко всем чертям. Но я не хотел, чтобы они узнали обо всем из газет.
Нам потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть к тому, как дышит бедняга Мэтти, а дышал он громко и словно через силу. Думаю, мы все думали об одном: а мы бы выдержали, окажись на месте Морин? Мы пытались понять, могло ли что-то заставить нас спуститься с той крыши живыми.
— Джесс, — сказал Мартин. — Ты хотела, чтобы мы встретились. Так что ж ты не возглавляешь заседание?
— Ладно, — ответила она и, прокашлявшись, начала: — Мы собрались здесь сегодня…
На середине фразы Мартин засмеялся.
— Ты совсем охренел? — разозлилась она. — Я даже предложение не закончила. Что в этом смешного?
Мартин помотал головой.
— Нет уж, давай. Коль скоро я тебя так развеселила, то расскажи чем.
— Просто так обычно говорят в церквях.
Поначалу Джесс не знала, что ответить.
— Ну, да. Я знаю. Я как раз хотела создать соответствующую атмосферу.
— Зачем? — поинтересовался Мартин.
— Морин, ты же ходишь в церковь? — спросила Джесс.
— Раньше ходила, — ответила Морин.
— Вот видишь. Я просто хотела, чтобы Морин чувствовала себя поуютнее.
— Какая ты заботливая.
— Ну зачем ты все время меня обламываешь?
— Господи, — вздохнул Мартин. — А тебе крылья не жмут?
— Раз так, можешь сам начать, гребаный…
— Хватит, — одернула их Морин. — Вы в моем доме. Здесь мой сын.
Мы с Мартином переглянулись, затаили дыхание, зажмурились, скрестили пальцы, но все без толку. Джесс все равно собиралась сказать это.
— Здесь твой сын? Но он же…