Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
Шрифт:
— Не подумай ничего плохого, — заботливо прибавил Ингленд. — Я ведь тоже понимаю, что тебе сейчас нелегко.
— Ты прав, — неторопливо произнёс я, имея в виду: «Ничего-то ты не понимаешь». — Думаю, её схватили до нашего прихода англичане. Хотя без борьбы она им, конечно, не далась. Сам знаешь Элайзин характер. Данн нашёл кусок от её платья. Окровавленный.
— Во гады! — вскричал Ингленд. — Да если с её головы упадёт хоть волос, я, разрази меня гром…
Он умолк, а я с интересом ждал, что он придумает дальше. Нет, правда, что он может поделать супротив целого народа?
— …Я объявлю этим англичанам войну и буду
— Как твои родители? — спросил я.
— Да, пропади всё пропадом! Значит, они всё-таки были правы. И тут ничего не попишешь. А ты что собираешься делать, Джон?
— С чем?
По взгляду Ингленда я понял, что, если я не хочу утратить доверие, мне надо держать ухо востро.
— С Элайзой, с чем же ещё? — сказал он, и я предугадал его ответ, хотя недостаточно быстро.
— А что я могу сделать? Им ведь нужна не Элайза. Я боюсь одного: как бы она не натворила дел, когда узнает о смерти Данна.
Проговорив эти слова, я понял, что в них таки есть большая доля истины. Если Элайза сочтёт, что Данна убили англичане, всё сложится прекрасно… ну разве что погибнут несколько англичан или она сама. Если же она сочтёт виновным меня… С другой стороны, убеждал я себя, почему она должна в чём-то заподозрить меня, добропорядочного человека с мягкими нежными руками, к которому она, помимо всего прочего, неравнодушна?
Ингленд разглядел в моём молчании признаки душевной тревоги.
— Ладно, не будем больше об этом, — к моему облегчению сказал он.
— Когда всё утрясётся, — продолжал Ингленд, — пошлём ей весточку, дескать, у нас всё в порядке, мы живы-здоровы, сдуваем пылинки с «Дейны», так что Элайза может приезжать за своей долей прибыли. Ну и, конечно, за своим женихом. Тогда всё будет по справедливости.
За исключением маленькой детали, подумал я, не забывая среди всех треволнений про себя, что Данн намеревался убить меня и таким образом положить конец моему пребыванию на этом свете.
— Боюсь, что нет, — только и сказал я. — В смысле, что у нас навряд ли будет чем делиться.
— Тут ты, конечно, прав, Джон, — согласился Ингленд. — Как мы теперь будем наскребать на хлеб насущный? А уж тем более на винишко с ромом?..
Он покачал головой.
— Вот я и говорю, Джон, заварил ты кашу. Нет, пойми меня верно, я тебя вовсе не виню. Просто мне втемяшилось в башку, что я нашёл для себя подходящую жизнь — не без приключений и всё же относительно тихую и спокойную. Я даже присмотрел в Кинсейле одну пухленькую девицу, дочку мясника… Самая что ни на есть подходящая пара для благопристойной жизни, верно? А тут вдруг такой случай!
Он развёл руками.
— Теперь придётся начинать всё сначала, — продолжал Ингленд. — И по чьей милости? По твоей, Джон Сильвер. Ты знаешь, я к тебе отношусь хорошо, только, похоже, знакомец ты опасный.
— У каждой медали есть две стороны, — отозвался я.
— Ты по крайней мере умеешь слушать, — сказал Ингленд и наконец-то улыбнулся. — Но ты прав. У каждой медали действительно две стороны.
— А у тебя какая вторая? — спросил я.
— Ну, — протянул Ингленд, обведя взглядом паруса, — иногда я с трудом различаю, что хорошо, а что плохо, что умно, а что глупо, где правый борт, а где левый, где верх, а где низ… Да возьми любую пару, и окажется, что я в них путаюсь, как последний дурак.
— А жизнь со смертью тоже путаешь?
— Их я вроде по большей части различаю.
— Значит, нам не светит заделаться пиратами?
Ингленд громко рассмеялся.
— В такой-то посудине? Да с тремя человеками команды? Я, конечно, могу опуститься до многого, но ставить себя совсем в идиотское положение — увольте. Да ты понимаешь, что в нас будут тыкать пальцами с любого, даже самого маленького, брига, если мы втроём из коих один Деваль, пригрозим взять их на абордаж? Нет, я предлагаю и дальше заниматься нашим контрабандным ремеслом, разве что сменив порт назначения на Бристоль… или на Глазго.
— Глазго меня никоим образом не устраивает, — сказал я. — Как впрочем, и Бристоль.
— Ах да, совсем забыл. Куда ж нам тогда отправиться?
Мне не хотелось бы вспоминать о том, что было дальше, но торжества истины нельзя обойти эти события смущённым молчанием. Вероятно, мы были самыми смехотворными контрабандистами, которые когда-либо пытались действовать в проливе Ла-Манш, — позором для всего корчемного промысла и для старушки «Дейны». Может быть, Ингленд и умел водить судно и с годами освоил это дело лучше, однако нельзя сказать, чтоб его умение было безупречным, потому как он очень не скоро выучился отличать правый борт от левого. На длинных переходах, где курс держали по компасу, было ещё ничего, но в узких извилистых фарватерах или при быстром маневрировании дело шло из рук вон плохо. Ингленд (увы, вполне заслуженно) снискал себе репутацию капитана, способного на самые невероятные выкрутасы.
Должен признать — я ведь менее скуп на похвалы, чем кажется, — иногда это имело свои преимущества. Ингленд бессчётное число раз вводил в заблуждение досмотрщиков, причём сам не зная, как это ему удавалось.
Деваль, который и без того был никудышным матросом, теперь ещё впал в тоску и проливал слёзы в товарных количествах, особенно когда на него находил этакий стих. Он плакал в три, если не в четыре ручья, по поводу погибшего Данна и его дочери Элайзы, которая была так добра к нему, Девалю. Его слёзы действовали мне на нервы, и я попытался убедить Ингленда, что нам следует сдать этого ублюдка его шлюхе матери. Мне, между прочим, и без Девалева нытья тяжело было навсегда выкинуть из головы Элайзу. Но Ингленд категорически отказался поддержать меня. Он до посинения твердил, что четвёртая часть «Дейны» принадлежит Элайзе, а та ни за что бы не согласилась, чтоб мы бросили Деваля на произвол судьбы. Я даже подумывал о том, не отделаться ли от парня собственноручно, однако вовремя сообразил, что Ингленд, при всей его склонности хорошо думать о людях, скорее всего меня разоблачит.
Вообще-то в моём положении мало что могло скрасить мне жизнь лучше «Дейны». И всё же Деваля следовало заткнуть, поэтому я рассказал ему (за спиной Ингленда) почти правдивую историю о том, что на самом деле он сын шлюхи, которая фактически продала его Данну в обмен на определённые услуги со своей стороны (чему, зная натуру последнего, несложно было поверить), и что впоследствии Данн чуть ли не хотел избавиться от него. Деваль побледнел, как полотно, но отказывался верить мне, пока я не привёл кое-какие пикантные подробности. С тех пор он больше не распространялся про Данна с Элайзой, однако и простить мне этого откровения он не смог.