Долина роз(Приключенческая повесть)
Шрифт:
— Альма! Ату! — прошептал Светлов.
Навострив уши, Альма постояла несколько секунд на месте и бросилась в кусты возле устья потока. В то же мгновение с поверхности воды взмыла стайка уток. Собака залаяла. Грянул выстрел, утки бросились в стороны, но две из них, затрепетав крыльями, роняя перо, упали на поляну.
— Браво, Альма! Мы заработали завтрак! — воскликнул Светлов.
Он был очень живописен в своих высоких охотничьих сапогах, кожаной куртке, с походным мешком за плечами. Ружье в его руках дымилось. Ремни бинокля и фотоаппарата «лейки» перекрещивались на груди.
Альма приносила в зубах добычу. Особенно хорош был крупный и сытый селезень, с ярким радужным оперением. Светлов положил его в ягдташ и, присев на берегу реки, посмотрел на часы.
— Ого, скоро и обед. Надо поторапливаться.
Но прежде чем уйти, Светлов пристально посмотрел вокруг. Впереди, насколько хватало глаз, высились горные вершины. За ними, вдалеке, синела самая высокая из всех. Она имела форму усеченного конуса.
«Может, это и есть Круглая гора?» — мечтательно раздумывал Светлов, возвращаясь в лагерь.
Рассказ старого инженера не давал ему покоя. Он снова и снова расспрашивал местных стариков о Круглой горе.
Наконец один башкирин дал ему более точные как будто бы сведения.
— Иди от лагеря на север, — объяснил он. — Верстах в десяти встретишь реку. Пойдешь по реке все вверх и вверх. Увидишь большую скалу и могилы возле нее — это будет Горючий камень.
— Знаю я Горючий камень! — подхватил Светлов. — Бывал возле него, даже уток там стрелял!
— Ну, если знаешь, то совсем хорошо. А возле скалы в реку впадает поток. Его называют «Гремящий поток». Пойдешь по нему вверх и выйдешь как раз к Круглой горе, к Тугарак-Тау то есть. Не так долго, но и не так скоро придешь, дня через три придешь к горе. Это так же верно, как то, что меня зовут Юнус-бабаем, старым Юнусом.
Выложив эти подробности, старик молвил многозначительно:
— Тугарак-Тау не простая гора…
— А сам ты видел Круглую гору?
— Юнус видел все горы далеко вокруг.
— Пробовал ты взойти на вершину ее?
— Человеку крылья не даны…
Теперь мысль о Круглой горе преследовала журналиста неотступно. Ведь, оказывается, он был уже почти рядом, только пройти вверх по этому потоку!.. Светлов представлял себе в мечтах эту таинственную гору, ревниво хранящую от человеческого взора прекрасную необитаемую долину…
Светлов всерьез решил отправиться на поиски горы. Рассказ старого Юнуса укрепил это желание. На спутника рассчитывать не приходилось. Все были заняты своими делами. Изыскатели брали от хорошей погоды все, что можно было выжать. Из соседней партии прибыла делегация для проверки выполнения договора соревнования. Оказалось, что партия инженера Борового немного отстала. Возле столовой появился тревожный бюллетень. Светлов помог выпустить экстренный номер полевой стенгазеты. А сам все время думал о другом. Он готовился в путь, на розыски загадочной долины… Для журналиста это путешествие могло оказаться настоящей находкой. Светлов рассчитывал, что оно даст ему богатый материал для очерков, а то и для интересной повести.
Отправляясь на поиски Круглой горы, Светлов, конечно, захватил с собой Альму. Собака, привыкшая бродить со Светловым, пошла за ним охотно. А в лагере никто не счел его фантазером и легкомысленным искателем приключений. Напротив, все одобряли его намерение, давали всякие полезные советы и напутствия.
— В добрый путь! Желаем успеха, Сергей Павлович! — дружески говорили ему.
— Махнул бы, пожалуй, и я с вами, да нет сейчас времени, работа горячая, — сожалел Боровой. Он уже не подсмеивался над Светловым, а смотрел на него удивленно… — Трудно одному, Сергей Павлович. Опасно. Даже неблагоразумно. Но я вижу, отговаривать вас бесполезно. Что ж, ни пуха вам ни пера!
И вот наступил этот день: с восходом солнца Светлов выступил из лагеря и бодро зашагал по лесным тропам. До Горючего камня и устья Гремящего потока добрался быстро, места были знакомые. Здесь устроил привал, поел, оправил обувь, отдохнул. Альма, тоже подкрепившись, нежилась на солнцепеке, выжидательно посматривая на спутника. Ее взгляд говорил: «Пошли, что ли, дальше? Чего тут волынить?»
Дальше путь лежал целиной, лугами, лесом. В тучных, испокон не видевших косы лугах пестрели цветы, краснели ягоды. В горах ягоды вызревают поздней весной и сохраняются до осени, пока не засохнут, собирать их некому. В лесу зрел обильный урожай рябины, смородины, калины, черемухи. Гибкие ветви орешника никли под тяжестью созревающих плодов. Дубы были осыпаны желудями. Хлопотливо жужжа, проносились пчелы. В дуплах деревьев таились их гнезда — ульи, полные душистого меда. Изредка попадались большие кучи земли и ветвей, сухого листа. Кучи эти шевелились, как живые, от бесчисленного множества крупных лесных муравьев. Одна из куч была разметана. Альма, поджав хвост, принюхиваясь, обошла развороченную кучу стороной.
«Медведь лакомился муравьями», — догадался Светлов и пошел осторожней, держа наготове ружье.
Чем дальше — долина становилась уже, приходилось пробираться меж деревьев и камней. Светлов шел с самого раннего утра, утомился и на ночлег остановился засветло.
Для ночевки он выбрал место возле ручья. Вскоре на полянке запылал, затрещал костер. Светлов готовил ужин, благо провизии раздобыть было нетрудно. По дороге Альма поймала зайца. Изумленный неожиданной встречей, он бросился наутек слишком поздно, был настигнут быстроногой собакой и погиб у нее в зубах. Дичи встречалось множество — и уток, и тетеревиных выводков. Светлов, преодолевая соблазн, не стрелял без надобности. Однако к ужину он облюбовал селезня, и ужин получился на славу. Он ощипал селезня и поджарил его на костре. Жаркое оказалось внутри сыроватым, но вкусным.
Закусив и напившись чаю из походного котелка, Светлов закурил и при свете костра занес впечатления дня в дневник, долголетний спутник странствований. Устроившись на ночлег, он поместил рядом с собой ружье, а ранец подложил под голову. Альма свернулась невдалеке. Она все понимала, во всем принимала живейшее участие, только что не разговаривала.
Слабо потрескивая, тлел догорающий костер. Темными громадами теснились вокруг горы. Деревья стояли неподвижные, лишь еле слышно шелестела листом осина, росшая возле ручья. Светлову казалось, что лежал он на дне глубокого темного колодца и где-то далеко вверху виднелся кусок темного звездного неба. Тишина была глубокая, но полная приглушенных ночных звуков. Плескался, журча на камнях, ручей. Слышались вскрики ночной птицы. Издали доносился глухой, непрерывный шум, как будто по дальнему проселку шел большой обоз.
«Уж не водопад ли это у Круглой горы? — размышлял Светлов. — Так шумит издали, если прислушаться ночью, Москва.»
Светлов начал работать в газете лет восемь назад, окончив литературный институт. Способный и настойчивый, с хорошим, как говорят газетчики, слухом и глазом, он скоро выдвинулся, стал заметным столичным журналистом. Его очерки читались с интересом, за его поездками следили.
В детстве Сергея не было ничего особенно примечательного. Он был еще мал, когда взрослые уходили на фронт. Гражданскую войну помнил больше по митингам, пайкам и холоду, заморозившему зимой их густонаселенный дом в одном из переулков Арбата. Отец у Сергея был электромонтер, московский рабочий. Он умер, когда Светлов только лишь поступил в институт. Матери лишился еще раньше.