Долина роз(Приключенческая повесть)
Шрифт:
— А вы, папаша, золотишко, серебро, еще что поценнее захватите, а обстановку — на волю божию, — посоветовал Андрей Матвеевич.
— Остались бы кости, мясо нарастет снова, — поддакнул Фома Кузьмич.
Старик сокрушенно вздыхал и допытывал:
— А вы, господин Дубов, далеко ли направляетесь? За Урал? Как вы думаете, не перехватят? Нельзя ли и нам с вами заодно? Может, и мы бы пригодились?
— Все в руках божьих, — уклончиво ответил Дубов. — Обнадеживать вас не стану. Когда-то вы еще соберетесь, а мы торопимся.
— Если без лишнего, можно быстро собраться. В обед и выехали бы? Как хорошо бы получилось…
— Мы в сторону свернем. Не по пути… — возразил Андрей Матвеевич. — Да и зачем мы вам? Кликните клич, из села-то наберется немало желающих ехать. И мужчины будут, и оружие.
— Придется…
— Да поторапливайтесь. На размышления времени не остается.
— Даша! — обратился старик к миловидной девушке лет шестнадцати. — Сбегай за становым!
Вошел в горницу припоздавший к завтраку англичанин. Фотографический аппарат висел у него на груди, в руках поблескивал светлыми насечками штатив.
— Несколько удачных снимков, — сообщил Рисней. — Прекрасные сельские пейзажи.
— И все это мирное благополучие скоро кончится! — вздохнул Николай. — Придут красные, начнут сводить счеты, польются кровь и слезы…
Старший сын Дубова был самым молчаливым членом нашего общества. И одет он, не в пример остальным мужчинам, не по-дорожному: в городской костюм, крахмальное белье, в цветных модных ботинках. Лишь опасаясь запылиться, надевал он легкий плащ и потел в нем в жаркие часы дня. Он редко слезал с повозки и сидел, пытаясь читать на ходу. Книга дрожала в руках, роговые очки сползали с переносицы, но Николай Андреевич упорно не бросал книги. Брат посматривал на него с насмешкой, Рисней пожимал плечами. Андрей Матвеевич негодовал:
— Этот не замарает рук оружием! Толстовец! И хоть бы читал роман какой, а то — Каутский, Туган-Барановский… И писатели не русские, и книги не стоящие, не практичные.
— Оставь его, Андрюша, — вступалась Клавдия Никитична. — Он ученый человек, ученые у него и интересы.
— Наука! — фыркнул Дубов. — Вот плоды этой науки! От книг и смута пошла!
— Он не маленький, оставь его…
— Чем бы дитя не тешилось… — вставил опять словцо Фома Кузьмич.
Николай будто не слышал этих речей и, готовясь в дальнейший путь, запасся новой толстой книгой.
— Скукой смертельной веет от твоей литературы, — съязвил Георгий, заглядывая и стараясь прочесть название книги.
— Что? — не понял Николай. — Ах да, ты о книге? От скуки и читаю.
— Дедушка! — окликнула хозяина вбежавшая девушка. — Уехали они!
— Кто, куда уехали?
— Становой, старшина, благочинный…
Лицо старика побелело под стать бороде.
— Уехали? — упавшим голосом произнес старик и крикнул: — Маша! Стеша! Зовите всех, живо, в дорогу собираться! Догнать надо!
Оставив гостей, старик поспешно куда-то вышел. Фома Кузьмич подмигнул:
— Откапывать добро или хоронить?
— И благочинный укатил? — рассмеялся Дубов. — Эк его напугали!
— Благочинный сказал вчера, что раз божья матерь усольская ушла, им, грешным, и бог велел, — сообщил Фома Кузьмич.
— Божья матерь? Куда ушла? Зачем? — не понял Рисней.
— Икона чудотворная невдалеке здесь была. Возле стекольного завода, на соленых ключах, в красивой местности когда-то она объявилась. Каждое лето многие тысячи богомольцев стекались на поклон иконе из окружающих губерний. Ну, доход был большой для попов и торговцев. В заводе и ближнем большом селе церквей каменных, домов, магазинов настроили. Иконе ризу золотую в каменьях самоцветных соорудили. Когда же большевики в прошлом году зимой пришли, попы увезли икону божьей матери в Сибирь — для безопасности.
— Значит, икона произвела маневр, отход на новые безопасные позиции? — догадался, иронизируя, англичанин.
— Именно: на новые позиции! — захохотал Андрей Матвеевич. — А если придется Колчаку еще дальше отступать, икона тоже тронется вслед за ним. В Китай, в Маньчжурию, к язычникам! Ха-ха-ха…
Клавдия Никитична испуганно замахала руками. Георгий, нахмурясь, произнес:
— Ну, вы, папаша, уж слишком…
Дубов посерьезнел, произнес:
— Ну, в путь! Довольно, надо торопиться. Ехать теперь придется с опаской. Георгий, ты как офицер бери охрану в свои руки. Командуй.
— Здесь чином и повыше меня, поручика, есть…
— Кто это? — не понял Дубов.
— Рисней, — тихо сказал Георгий, — полковник английской службы… Только потише вы, чтобы он не слышал. Об этом он избегает распространяться.
Дубов свистнул:
— Вон оно что! Вот так торговый представитель!
— Ничего удивительного в том, что он офицер английской службы, — сказал отец. — Вероятно, разведчик. Это у них в моде, у заграничных капиталистов и военных штабов. Японские полковники парикмахерами нередко работали в России перед войной.
— Нет, — отрезал Дубов, — военным руководителем будешь ты, Георгий. Не надо нам чужих полковников. Да и осторожней при нем о важных делах, о богатствах наших. Знал бы я раньше — на порог бы не пустил в свою квартиру, на свои заводы и прииски. К черту шпионов!
Дубов осерчал не на шутку.
— Я сам узнал недавно в Екатеринбургском штабе, — оправдывался Георгий. — Конечно, он оказывал нам услуги при свержении большевиков…
— К черту с такими услугами! Русские сами разберутся между собой. Как успокоится все и вернемся в Екатеринбург, выгоню Риснея, порву договора с его фирмой. Обойдемся и без иностранцев.
С этого утра Дубов охладел к англичанину. Рисней это заметил, допытывался у Георгия о причинах этой перемены Андрея Матвеевича. Молодой Дубов разводил руками:
— Кто его знает? Хандрит старик!
Далеко остались города, деревни и села. Уже несколько дней мы едем горами, глухой, заброшенной, еле заметной дорогой, не встречая ни деревень, ни признаков людей. Леса и луга в долинах и по склонам гор полны птиц, таящегося зверя, зреющих ягод, цветов. Даже мама признала, что места здесь красивые.