Долина роз(Приключенческая повесть)
Шрифт:
Георгий поднял повара на смех:
— Да ведь сад плодоносить будет лет через пять!
— Нет, ягодные дадут урожай и через год.
— А ты много лет думаешь прожить здесь?
— А сколько бог приведет. Без бога ни до порога…
Однажды, сидя у приемника, Георгий сообщил радостно:
— Поляки разгромили красных, заняли правобережье Украины. Войска генерала Врангеля вышли из Крыма и быстро движутся на север. Начинается новый поход на Москву. И на Урале вблизи нас восстания… Дни большевиков сочтены!
Однако и эти надежды скоро потускнели. Красные перешли в наступление, отбили Киев и, преследуя разбитые польские войска, перешли польскую границу, двигаясь на Варшаву. Повстанцы на Южном Урале, отступая, уходили в горные трущобы.
После некоторого перерыва полевые работы возобновились. Начали готовить участок для сада и пасеки, обнесли его высоким прочным частоколом.
— Вдруг объявятся медведи! — приговаривал Фома Кузьмич. — Повадятся на готовый мед — не рад будешь. Зайцы — тоже саду вредители.
Вскоре Ахмет с Фомой Кузьмичом поймали два пчелиных роя, водворили их в ульи, на пасеку. Ульи были рамочные, их изготовили еще зимой, в свободное время.
— Ну, ребятишки, в августе свой мед будет! — сказал нам Ахмет, подмигивая.
Женщины разбили перед домом цветник, семенами их снабдил все тот же Фома Кузьмич. Сам он, соорудив в саду уютный балаган, перебрался туда с постелью:
— Люблю поспать летом на воле, на свежем воздухе!
Сыновья Дубова часто поднимали вопрос об отъезде. Андрей Матвеевич отшучивался или молчал.
— Да вы, папаша, не век ли доживать здесь хотите? — воскликнул однажды Георгий. — Что касается нас, то зимовать здесь мы больше не намерены.
— Кто это вы?
— Ну, Николай, я… Рисней…
— Риснею дорога открыта. Хоть сегодня же может ехать, — отрезал Дубов. — Скатертью дорога! Ну, а вы подождите, разрешения отцова пока на отъезд нет.
— Да ведь тут со скуки умереть можно… Посмотрите на Ирину Андреевну — изводится от тоски. Разве ей тут место?
— Скучно — это верно. Потерпеть придется немного. Придет время — побываем и в Москве, и в Питере, на курортах, за границей побываем. Шалишь! Дубова в землю не вгонишь! Поживем еще, поработаем! А сейчас куда денешься? Домой или в завод свой, на прииск, — нельзя: красным в руки. До границы не доберешься. Один выход — отсидеться здесь. Вы думаете, я о себе только забочусь? Нам, старикам, что! Умрем ли в этой долине, как в монастыре! О вас, сыновьях, забочусь. Чтобы род наш не пресекся, чтобы фирма Дубовых жила и процветала.
Не раз я слышал споры матери с отцом. Отец уговаривал ее потерпеть, обождать.
— Ах, терпеть, терпеть! — говорила мать. — А жизнь проходит…
Начался сенокос. Ахмет и Фома Кузьмич косили траву, мы с Марфугой огребали, ворошили сено. Отец возил копны, метал стога. Над лугами стоял запах цветов, ягод и благоуханных трав.
— Сенокос здесь — первый сорт! — умилялся Фома Кузьмич. — Такие бы луга да в наше село! В Пермской губернии лугов не мало, да все не такие. Сено здесь, что шелк, — мягкое, питательное.
За год жизни в долине старый повар посвежел, стал подвижней, моложе с лица.
— Кому как, а мне здешняя жизнь в пользу, — говорил он.
Удивительный человек этот Фома Кузьмич! Здесь, в «Долине роз», такая обстановка, что все мы живем в кучке, у всех одни интересы, все одинаковы, равны, никто никого не нанимает, каждый должен сам вносить свой вклад и нести какую-то долю труда и обязанностей. И здесь особенно наглядны все привычки, все склонности, все черты характера каждого человека. На мой взгляд, испытания, выпавшие на нашу долю, обнаружили, что лучшие из нас — это мой отец и Фома Кузьмич. Оба они деятельны, изобретательны, оба любят труд. Изо всех Дубовых, по-моему, все-таки лучше других старик Андрей Матвеевич. А оба его сынка — трудно даже решить, который хуже. Злой, самовлюбленный бездельник Георгий — самый, пожалуй, отвратительный из всех, живущих в «Долине роз». Ему под стать только англичанин, которого я с каждым днем все больше ненавижу. Николай Дубов, при всей его начитанности, при всей его любви к книге, — жалкое, ничтожное существо.
Нравится мне Марфуга. Хорошая, работящая женщина. Наш Ахмет — тоже прелестный. Открытая душа, честные глаза и полное доброжелательство к людям. А ведь любить людей, желать сделать им добро — разве это не самое драгоценное свойство человека?
Вот о моей маме я не знаю что сказать. Я, конечно, люблю ее. Я очень много думаю о ней, чем взрослее становлюсь, тем больше думаю… Почему она всегда и всем недовольна? Чего ей недостает? И мне иногда кажется, что она… не очень любит папу… Или это только кажется? Говорят, у детей, когда они подрастают, появляются критические настроения. Может быть, я вступил в этот возраст? Не знаю. Мне трудно об этом судить…
Начали поспевать хлеба. Быстро сжали, убрали пшеницу. Под руководством отца соорудили мельницу. Еще с весны облюбовали два камня, обтесали их на жернова. Мельницу наладили на водяной силе.
— Пошла! — с торжеством восклицал Фома Кузьмич. — Теперь только подавайте зерна!
Испекли хлеб из зерна нового своего урожая. Это был чудесный хлеб! Он был тем более вкусный, что хлебный паек в последние месяцы вообще был мал, выдавали сухари, пекли пресные лепешки. Размол новой муки был крупноватый, но хлеб удался на славу. Хмель запасен был с осени, так что дрожжами кухня обеспечена.
— Завтра пироги испечем из свежей собственной муки! Справим годичный юбилей нашей жизни в долине. Отпускаю на торжество две бутылки коньяку и бутылку мадеры, — сказал Дубов.
— Печальный юбилей, — тихо молвила мать.
Не дожидаясь пирога, к вечеру напекли из свежей муки сдобных, на молоке и масле, лепешек и коржиков. Ели их за чаем, похваливая.
— А завтра пироги будут с рыбой, сыром, грибками и ягодами, — обещал Фома Кузьмич. — Пойдем в ночное — сомов и сазанов ловить.
На рыбалку в ночное пошли отец, Фома Кузьмич и я. Расставив засветло снасти на большую рыбу, мы легли отдыхать вблизи озера в шалаше.
— Утром пораньше встанем, будет самый клев, — говорил отец. — А сейчас — на отдых.
На заре мы поднялись и, забрав удочки, прикорм, наживу, пошли к лодкам. В одной разместился Фома Кузьмич, в другой — мы с отцом. Отплыли на середину озера, стали возле камышей, спустили сетки с прикормом, забросили удочки… Ждем…
Небо над вершиной горы пунцовело от зари. Озеро не шелохнулось. От воды струился пар. Еле слышно шептали метели тростника. Громко заквакала лягушка и смолкла. Через минуту ей ответил целый хор. И опять все стихло. Крякали утки в камышах, тоненько перекликались утята. Внезапно на горе, высоко над озером, раздался трубный звук, эхо его заполнило всю долину.