Долина роз(Приключенческая повесть)
Шрифт:
— Не надо. Любочка! Мама скоро вернется. Она поехала в город, а потом вернется за нами, и мы поедем домой… Все будет хорошо…
Однажды ранним утром отец вышел из дому. Тихо, стараясь не разбудить Любу, я направился за ним. Выйдя на крыльцо, отец долго стоял, задумавшись. В лучах утреннего солнца волосы его серебрились, он поседел за эти несколько дней.
С поля доносился звук кос. Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга заканчивали уборку хлеба. Отец медленно направился к ним. Вскоре я увидел, что он сменил Ахмета. Коса зазвенела в его руках.
Я прислонился к перилам крыльца и заплакал, чувствуя, как с каждой слезой с души спадает тоска.
Из дома вышла розовая ото сна Люба. Увидев меня плачущим, испугалась:
— Владек! Что с тобой? Где папа?
— Папа в поле, косит хлеб…
— Значит, папа выздоровел? — обрадовалась сестренка.
Общество наше повеселело. Отец вновь стал во главе его. Работа пошла более споро. Мы готовились ко второй зиме, заготовили хлеб, продукты, топливо, корма для скота. В августе был первый сбор меда. Старый повар угостил нас сладкой, густой, приятной на вкус и пьянящей медовкой.
Николай изредка заговаривал об отъезде. Он всегда оказывался один, всех сторонился, не принимал никакого участия в общей жизни, не работал, палец о палец не ударял. И видно было, что его съедает тоска и скука.
— Что ты, Коленька! — возражала ему всякий раз Клавдия Никитична. — Куда поедешь? Кругом война…
Отец много работал, находя в труде забвение.
Прошло лето, настали пасмурные осенние дни. Неожиданно быстро, в октябре, установилась зима, долина и взгорья нарядились в снежные одежды. Мы вновь обновили лыжи и коньки.
— Ну, дети, — сказал однажды отец, — начнем с вами заниматься.
Со знанием дела и терпением отец преподавал нам русский язык и математику, географию, историю, музыку. Эти занятия велись ежедневно.
Фома Кузьмич, Ахмет, Марфуга всегда были чем-то заняты. Мужчины столярничали, мастерили мебель и ковры, разные хозяйственные изделия. Марфуга шила, вязала, чинила. Один Николай изнывал без дела, дремал, сидя в кресле, безучастный ко всему окружающему.
На отца иногда нападала хандра. Он молча ходил по комнате, изредка присаживаясь к радиоприемнику. Но потом брал себя в руки и принимался за какое-нибудь дело.
Андрей Матвеевич, уставившись взором в огонь камина, шептал что-то про себя одному ему понятное. Это было теперь его обычное состояние. Клавдия Никитична, пригорюнясь, жалостливо смотрела на мужа и сына. Она тоже за последнее время сильно осунулась, постарела, вообще сдала.
Так и шли наши дни…
А там в стране, за горами, свершались большие события. Глухим эхом, через радио, они доносились до нас.
Телеграф принес известие о взятии красными Перекопа и падении Крыма. Красные, вытеснив польские войска из Украины, глубоко вторглись в пределы Польши, овладели Львовом, подходили вплотную к Кракову.
Выслушав сообщение о разгроме и бегстве белогвардейцев из Крыма, Николай Дубов пришел в бешенство:
— К дьяволу! Туда и дорога! Авантюристы, бездарные проходимцы!
Словно разбуженный криком сына, старый Дубов вскочил, лицо его исказилось:
— Вспомнил! — закричал он так, что все содрогнулись. — Они ограбили, разорили меня! Поймать! Вернуть! Казнить разбойников!
Старик бросился к двери, его едва успели задержать. Он отбивался с невероятной силой, сквернословил и, обессилев, затих. Его уложили спать.
Утром нас разбудил плач и причитания Клавдии Никитичны. Оказывается, старику удалось выбраться из комнаты, на крыльце он свалился со ступенек, ударился виском о выступ и замертво упал на землю.
«Долина роз» обзавелась кладбищем. Могила Дубова, прикрытая каменной плитой, приютилась под березой. Кладбище огородили частоколом, захватив березовую рощицу.
— Весной рассадим здесь цветы, — говорил Фома Кузьмич. — Кто знает, может и нам придется здесь опочить. Свято место не будет пусто.
Схоронив мужа, Клавдия Никитична совсем притихла. Она дряхлела и таяла у всех на глазах. В апреле, в разгар весны, и ее схоронили.
Ко второй зиме поселок наш обстроился, вырос. Стал уютней жилой дом, в комнатах прибавилось мебели, а на кухне утвари. Днем, в перерывах между уроками, мы с Любой катались на коньках, на лыжах. Чтобы дать нам возможность порезвиться, отец перенес некоторые уроки на вечер.
Осень была сухой, зима — малоснежной, весна — холодной, затяжной. Прошлогоднего наводнения не повторилось, озеро едва вышло из берегов.
Николай Дубов за зиму опустился, оброс. Он не работал, почти совсем бросил читать, большую часть времени проводил в постели или в бесцельном хождении по комнатам.
Радио приносило с «Большой земли» новость за новостью. В стране провозглашена новая экономическая политика. В ряде областей народно-хозяйственной жизни допущен частный капитал, разрешена свободная торговля. Слово НЭП доносилось до нас все чаще.
Эти новости оживляли Николая Дубова. Временами он вступал в споры с отцом:
— Поймите, инженер Кудрявцев, сидеть теперь в долине отрезанными от мира нет смысла! Страна в развалинах, хозяйственные трудности не по силам новой власти. Кончилась война, кончаются и большевистские эксперименты. Реставрация капитализма в России неизбежна!
Отец с сожалением смотрел на доморощенного философа:
— Ничего-то вы не поняли в революции, Дубов! Но даже и спорить с вами не хочется. Реставрация! Выдумал тоже! Реставрация! Уж не вы ли приметесь реставрировать капитализм? Э-эх, связался я с вами!..