Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе.(сборник)

Дойл Артур Конан

Глава 4

Побег

На следующее утро после разговора с Пророком мормонов Джон Ферье отправился в Солт-Лейк-Сити. Разыскав своего знакомого, который отправлялся в горы Невады, он передал ему письмо для Джеферсона Хоупа. В нем Ферье написал о грозящей им опасности и просил, чтобы Джеферсон возвращался как можно быстрее. Отдав письмо, он успокоился, повеселел и отправился домой с легким сердцем.

Подъезжая к ферме, Джон удивился – к столбам ворот были привязаны две лошади. Едва он зашел в дом, как увидел непринужденно расположившихся в гостиной двоих молодых людей. Ферье оторопел. Один из гостей, с бледным, вытянутым лицом, развалился в кресле-качалке, положив ноги на камин. Другой, с бычьей шеей

и мясистым, с грубыми чертами лицом стоял напротив окна и, засунув руки в карманы, насвистывал популярный гимн. Оба небрежно кивнули вошедшему Ферье и молодой человек, сидевший в кресле-качалке, первым начал разговор.

– Возможно, ты с нами не знаком, – произнес он. – Он – сын Старейшины Дреббера, а я – Джозеф Стенгерсон, который путешествовал в вами по пустыне, когда Господь протянул руку и привел вас к истинно верующим.

– Точно так же Он приведет к нам и все остальные народы, – произнес второй гнусавым голосом. – Он мелет медленно, но мелко.

Джон Ферье с неприязнью поклонился. Он предполагал, кто эти незваные гости.

– По совету своих отцов, – продолжал Стенгерсон, – мы пришли просить руки твоей дочери. Она должна выбрать одного из нас. Но у меня больше шансов стать мужем твоей дочери – у брата Дреббера семь жен, тогда как у меня всего лишь четыре.

– Как бы не так, брат Стенгерсон! – воскликнул второй. – Дело не в том, сколько у каждого из нас жен, а сколько мы сможем обеспечить. Мой отец отдал мне свои мельничные заводы, и я теперь очень богат.

– Но в будущем я стану более обеспеченным, – горячо воскликнул Стенгерсон. – Когда мой отец уйдет в царство Божье, мне по наследству перейдут его дубильная мастерская и кожевенный завод. И потом, я старше тебя и выше по положению.

– Пусть решает невеста, – возразил Дреббер-младший, усмехаясь своему отражению в зеркале. – Мы предоставим ей такое право.

Пока молодые люди похвалялись своими достоинствами, Джон Ферье, кипя от злости, молча стоял в дверях. Он горел желанием пройтись кнутом по спинам своих гостей.

– Взгляните-ка сюда, – произнес, наконец, Джон Ферье, шагнув им навстречу. – Вы придете только тогда, когда позволит моя дочь. Но до тех пор я не желаю видеть ваши рожи в своем доме.

Молодые мормоны смотрели на него в полном недоумении. По их понятиям, спор между двумя женихами из-за девушки делают большую честь не только самой невесте, но и ее отцу.

– У вас есть два способа покинуть мой дом, – крикнул Ферье. – Один – через дверь, а второй – через окно. Какой же из них вы предпочтете?

Его загорелое лицо было перекошено от злости, а огромные, выглядевшие угрожающе кулаки заставили незадачливых визитеров вскочить на ноги и поспешно ретироваться. Старый фермер проводил их до выхода.

– Обязательно дайте мне знать, как только решите, кто же из вас жених, – с издевкой крикнул он им вслед.

– Ты еще поплатишься за это! – воскликнул Стенгерсон, побелев от злости. – Ты бросил вызов Пророку и Совету Четырех и будешь раскаиваться в этом до конца своих дней!

– Тебя тяжко покарает рука Господня! – кричал Дреббер-младший. – Он восстанет и сотрет тебя в порошок!

– Это мы еще посмотрим, чья рука кого покарает! – с гневом воскликнул Ферье и бросился было наверх за ружьем, но Люси удержала его за руку. Прежде чем ему удалось высвободиться, копыта лошадей застучали по дорожке, и Ферье понял – догнать этих молодчиков ему не удастся.

– Мерзавцы! – воскликнул он, вытирая пот со лба. – Я бы скорее увидел тебя в гробу, чем в гареме одного из них, девочка моя!

– Я согласна с тобой, отец, – храбро ответила девушка. – И к тому же скоро сюда приедет Джеферсон.

– Да, ждать нам его осталось недолго. И чем скорее, тем лучше – мы не знаем, что они сделают в следующий раз.

Безусловно, именно в этот момент мужественный старый фермер и его приемная дочь больше всего нуждались в совете и поддержке. За всю историю существования поселения

еще ни разу никто не ослушался вынесенного Советом Старейшин решения. Если даже за мельчайшие провинности наказание было столь строгим, то чего мог ожидать бунтарь Ферье? Он прекрасно знал, что деньги и занимаемое положение его не спасут. Люди более богатые и влиятельные, чем он, внезапно бесследно исчезали, а все их имущество переходило к церкви. Ферье был храбрым человеком, но мысль о нависшей над ним незаметной, словно тень, угрозе заставляла его трепетать. Если бы он смог встретиться с опасностью лицом к лицу! Но время, проводимое в тревожном ожидании возмездия, начисто лишало его мужества. Однако, он тщательно скрывал свои чувства от дочери, убеждая ее, что все в порядке. Но Люси очень любила отца и без слов научилась понимать, что у него на душе. Она ясно видела, что все не так хорошо, как он старается показать.

Ферье ожидал, что Янг обязательно должен выразить недовольство его поступком. Он не ошибся, хотя сделано это было в довольно непривычной манере. Проснувшись на следующее утро, он с удивлением обнаружил у себя на покрывале приколотый на уровне груди клочок бумажки. На нем неровными, крупными буквами было написано: «На то, что бы искупить свою вину, у тебя осталось двадцать девять дней. А потом…».

Это многоточие было страшнее любой угрозы. Джон никак не мог догадаться, как же все-таки записка попала в комнату? Прислуга спала в отдельной пристройке, а окна и двери были закрыты. Он смял бумажку, а дочери ничего не сказал. Но отныне в его душе поселился страх. Двадцать девять дней осталось до конца месяца, то есть срока, назначенного Янгом. Какую мощь, какое мужество нужно иметь, чтобы победить врага, вооруженного столь таинственной силой? Ведь пока Джон Ферье спал, рука, что приколола эту записку, могла пронзить его сердце, и он никогда не узнал бы своего убийцу.

Следующее утро напугало его гораздо больше. Они с дочерью только что сели завтракать, когда Люси вдруг, вскрикнув от неожиданности, указала наверх. На потолке коряво, очевидно, головешкой, были написаны цифры «28». Дочь недоумевала, что бы это могло означать, но отец ничего объяснять ей не стал. На этот раз он просидел с винтовкой всю ночь, но так ничего и не заметил. На утро он снова обнаружил теперь уже приколотую к двери бумажку с огромными цифрами «27».

Так проходил день за днем, и каждое утро он убеждался, что незримые враги аккуратно отсчитывают срок, оставляя в самых неожиданных местах напоминание о том, сколько же дней осталось до трагической развязки. Иногда роковые надписи появлялись на стенах, иногда – на полу, а порой маленькие листки бумаги обнаруживались приколотыми к воротам или забору, окружавшему сад. Как не старался Джон Ферье быть бдительным, но так и не смог определить, откуда берутся эти ежедневные предупреждения. И каждый раз, увидя эти зловещие знаки, он испытывал мучительный суеверный страх. Теперь уже Ферье походил на затравленного зверя. Он исхудал, потерял сон, в глазах его поселился постоянный ужас.

Двадцать дней постепенно сократились до пятнадцати, в свою очередь, пятнадцать превратились в десять, но от Джеферсона Хоупа как и прежде не было никаких известий. Количество отпущенных на раздумья дней непоправимо таяло. Едва заслышав стук копыт по дороге или крики всадника, старый фермер бежал к воротам в надежде, что, наконец-то, пришла помощь. И вот, когда от пяти дней осталось четыре, а потом и три, он окончательно пал духом и потерял всякую надежду на избавление. Ферье прекрасно понимал, что один, да еще практически не зная гор, кольцом охватывающих поселение, он совершенно беспомощен. Проезжие дороги сейчас зорко просматривались и охранялись, и никто не мог пройти по ним без специального разрешения Совета Четырех. Куда ни поверни, нет возможности скрыться от нависшей над ним смертельной опасности. Но ничто не могло поколебать его твердого решения скорее расстаться с жизнью, чем обречь свою дочь на унизительную жизнь.