Доля правды

Милошевский Зигмунт

8

«Сам городок наполняет сердце грустью, крайняя нищета и отсталость — все это донельзя плачевно, нечего пить, негде поесть — все рестораны закрыты. В корчме началось с неурядицы, но, слава Богу, я спрятал самолюбие в карман и извинился. Поэтому мне дают там хоть какую-то еду. Хуже обстоит дело с испражнением. Сдвоенное отхожее место, грязное, вонючее, закрыто на ключ. О том, чтобы там сесть, не может быть речи. Эта сторона жизни для меня здесь невыносима, и, пожалуй, в будущем я перестану сюда приезжать».

Прокурор Теодор Шацкий был рад, что выписанная из «Дневников» Ивашкевича цитата не соответствовала нынешней действительности. Он прихватил ложечкой молочную пенку и жадно втянул ее — сахарная

пудра защекотала нёбо. То ли какой-то безымянный сандомежский гений решил вместо шоколада посыпать кофе сахаром, то ли владельцы кофейни где-то это подсмотрели, но так или иначе первый глоток кофе в «Малютке» был всегда божественный, и желания посещать другие места у Шацкого не возникало. Да и само помещение принадлежало к милым его сердцу, это была сбывшаяся мещанская мечта хозяев дома о «маленькой, безо всяких претензий, кофейне на первом этаже». Коротенькое меню с тостами и блинчиками, кофе, чай, домашняя выпечка. Диванчик, несколько стульев, четыре столика — вот, собственно, и весь сказ. Местные сетовали на варшавские цены, что Шацкого смешило всякий раз, когда он платил семь злотых за потрясающий латте. В последнее время даже меньше, ибо его невесть почему признали постоянным клиентом, что было так же приятно, как и неожиданно: он ведь ни разу ни с кем не обмолвился и парой слов, кроме как делая заказ, и всегда сидел в углу, пил кофе, молчал и читал Ивашкевича — своего рода сандомежский снобизм.

Ивашкевича или что-то другое, выуженное из книжной лавки напротив, которая была, в свою очередь, сбывшейся мещанской мечтой хозяев дома о «маленькой, безо всяких претензий, книжной лавке на первом этаже». Она казалась противоядием от книжных мегамагазинов — те всегда напоминали Шацкому битком набитую тюрьму строгого режима, где книги не проживали, спокойно поджидая читателя, а отбывали срок. Здешняя книжная лавка, возможно, и была чуточку запущена, но Шацкий хотя бы не чувствовал тут себя жертвой коллективного насилия, как в крупном магазине, где с полок еще не сняли новинок, а на их место уже готовы вскочить рекламные листки и бестселлеры.

Сейчас он, закрыв глаза, сидел без книги и грел руки о теплую кружку. За окном стемнело, время клонилось к девяти, скоро закрывают. Скорее бы вернуться домой к компьютеру. Бася Соберай, устроившись рядом на диванчике со скрещенными по-турецки ногами, листала вытянутый из стопки газет комикс «Титус, Ромек и Атомек».

Два часа торчали они у него в квартире, стараясь найти ответ, что представляют собой оставленные на месте преступления числа: 241 921, 212 225, 191 621. Вот уж воистину Бог троицу любит — все три одновременно появились на трех веб-сайтах. Одном арабском, связанном с нелегальной торговлей средством, повышающим потенцию, если они правильно поняли рассеянные меж арабской вязи латинские названия. Одном исландском — десяток страниц с какими-то числовыми данными. И одном немецком — это была библиография, причем числа означали номера первоисточников. Вот, собственно, и всё. Осознавая масштаб поражения, они принялись изучать каждую группу цифр отдельно. Перебрасываясь шуточками и замечаниями, пробовали переделать их на номера телефонов или даты. Благодаря чему Шацкий узнал, что 2 апреля 1921 года была впервые открыта Международная Познанская ярмарка, что в этот день Альберт Эйнштейн прочел в Нью-Йорке лекцию о теории относительности, а 4 февраля 1921 года родился индийский политик Кочерил Раман Нараянан, доживший до восьмидесяти четырех лет. Несмотря на все это, они не нашли ничего, за что можно было бы уцепиться. Да и сама идея оказалась безнадежной — только первое число могло представлять собой какую-никакую современную дату.

Соберай захлопнула «Титуса» и положила комикс на стопку.

— Я, похоже, сильно постарела, мне совсем не смешно, — сказала она и вынула из кармана вчетверо сложенный листочек. — Ну что, еще разок?

— Мне казалось, у нас перерыв, — простонал он, но листочек взял. Соберай выписала на нем все казавшиеся более или менее разумными интерпретации чисел уже после того, как были отвергнуты нумерология, идентификаторы на сайтах знакомств и номера из интернет-аукционов. На листочке стояло:

241 921 — код специалиста по технологическому развитию в классификации профессий министерства труда и социальной защиты; номер, под которым в государственном реестре компаний зарегистрирован общественный бизнес-портал Goldenline.

212 225 — код модных мокасинов от «Гуччи».

191 621 — номер польского патента на кабельный короб для световодов; астероид из астероидного пояса, простирающегося от внутренних до внешних планет Солнечной системы.

— Ужас один. — Взглянув на список, Шацкий тут же закрыл глаза. — Плохо въезжаем, — заметил он.

— Хм? — мурлыкнула Соберай. Шацкий уже начинал различать эти ее «хм», вежливое означало: «Обращаюсь в слух».

— Вместо того чтобы напрячь извилины, мы все время гуглим, считая, что весь мир уже переместился в интернет. Но ведь мы не разыскиваем тех, кто вешает системных администраторов на сетевом кабеле. У нас все дело упирается в старую традицию, в суеверия. «Гугл» тут не помощник. Надо включить мозги. Три шестизначных числа, довольно близко расположенных друг к другу, но не по порядку. Мы уже отметили, что телефоны когда-то были шестизначными, осталось их проверить в старых телефонных справочниках. Что еще?

— Полицейские удостоверения!

Шацкий открыл глаза. Это могло быть тем, что они ищут. Аббревиатура Воеводского управления полиции и три шестизначных номера удостоверений. Он поставил кофе на стол и позвонил Вильчуру — хорошо, что тот был еще на службе. Попросил ввести в базу три номера и перезвонить. Соберай, раскрасневшись, слушала, как он хладнокровно отдает распоряжения — юная рыжая следопытка, которая вот-вот раскроет неведомую тайну.

— Что еще? — спросил Шацкий. — Что еще обозначают шестизначными номерами? Говори все, что придет тебе на ум, пусть даже самые далекие ассоциации.

Соберай взглянула на него и в задумчивости прикусила губу.

— Лагерные номера. Германия, евреи, антисемитизм. KWPможет быть обозначением какой-то категории.

— Хорошо. Проверим. Что еще?

— Номера в гаду-гаду [87] тоже, кажется, шестизначные. Но не уверена.

— Проверим. Что еще?

Соберай еще сильнее прикусила губу, сморщила брови и наклонилась к Шацкому.

— Знаю! Число клеток серого вещества.

87

Gadu-Gadu (дословно «болтовня») — оригинальная польская интернет-связь типа ICQ.

— Не понял?

— Число клеток серого вещества, которые умирают всякий раз, когда вместо того, чтобы думать, ты отдаешь распоряжения.

— Кто-то ведь должен организовать работу.

— Если так, то слушаю. — Она откинулась на спинку диванчика, сплела пальцы и большими стала крутить «мельницу». Выглядела Соберай соблазнительно, и Шацкий понял, что она ему все больше нравится. В каком-то смысле она напоминала ему подружку по отряду харцеров, девчонку, с которой можно просидеть в карауле ночь напролет, перемыть косточки всему лагерю, а когда гораздо позднее до тебя доходит, что это была не только дружба, — она уже давным-давно чья-то жена. Он закрыл глаза и представил себе числа. Увидел папку для документов, но картинку эту похерил — номера на папках во всем мире пишутся через дробь, в знаменателе — год, так что не подходит. По той же причине отпадали узники и арестанты, к тому же их номера не были шестизначными. Он обругал себя за шаблонное мышление. Надо как-то сойти с этих рельсов. А если их разбить? Если они не шестизначные, а две группы по три знака? 241 921–212 225-191 621. Смахивают на часть номеров IP– адреса. И на мобильные номера без обозначения оператора. А если разбить на группы по две цифры? 24 19 21–21 22 25–19 16 21. Он мысленно представил их себе и задумался.