Дом № 23
Шрифт:
– Тебя Карпов обыскался! – сквозь решетчатое окошко бывшей кассы раздался голос Вовы Камаза, когда я прикрыл за собой парадную дверь.
– Чего хотел? – спросил я в решетку. Вова Камаз сегодня нес дежурство по проходной, и как обычно, играл в старый, не весть откуда взятый тетрис. Не отвлекаясь, он растеряно пожал плечами, и когда я двинулся к своей комнате, из решетки снова донеслось. – Можешь к нему не идти, они ушли в гарнизон, – и сделав паузу, добавил. – С Пашей.
– С Пашей? – остановившись, я переспросил через плечо.
– Завтра в его патруль тебе идти.
Я двинулся к своей комнате, не став задавать дежурному лишних вопросов. Пройдя поперек холла, я вошел небольшой квадратный коридорчик. Из четырех комнат одна была моя. Хлопнув за собой дверью, на ходу сняв ботинки, я бухнулся в кровать.
Ушли в гарнизон…
Полгода назад черта
Но потом возникли трудность: на востоке города начались проблемы с правопорядком. Появились первые мародеры, насильники и мошенники. Чтобы не допустить превращение города в анклав анархии, из ближайшей военной части нагнали солдат и легкую бронетехнику. Ввели комендантский час, перекрыли БТРами и мешками с песком некоторые улицы, пустили ночные патрули. В общем, кое-как потушили рост преступности.
Я был из тех, кто добровольно согласился помогать эвакуировать жителей. На вокзале формировал группы беженцев. Когда уходил последний состав, я отказался ехать. Требовалось четыре добровольца, готовые бессрочно нести дежурство на западном КПП. Задача ставилась ежедневно проверять черту Харона и по возможности поддерживать эту часть города в порядке: ловить мародеров и прочих антисоциальных элементов. Желающих было мало, а адекватных желающих, кроме меня и Карпова, вообще не было. В последний момент пришли Вова Камаз, Пашка и Шендерович. Со времен как-то так сложилось, что роли распределились сами по себе: я и Пашка ходили к черте Харона и иногда делали вылазки в город, Шендерович ни разу не выходил за пределы КПП, потому что был связистом. А Вова Камаз отвечал за общую безопасность КПП, как и связист, сидел в здании кинотеатра, иногда делая его обход по периметру. Вовку и взяли с собой лишь из-за его больших габаритов.
Шендерович каждый день отправлял шифровку в гарнизон о состоянии черты Харона, а гарнизон два раза в месяц присылал к нам челнока с провизией. Вот как-то так и жили, равномерно, по плану, и даже спокойно. Но потом началось…
Черта Харона стала снова расширяться.
Сейчас эта черта проходит примерно по шестидесятому меридиану, в районе Уральских гор, тянется от северных границ России до южных, и идет дальше по меридиану.
Может быть в других местах черта Харона именуется как-то по-своему, но мы дали ей такое название в честь местного физика, который первый дал более-менее нормальное описания ее воздействия на человека: приводит к экстремально резкому увеличению доли минеральных веществ в костной ткани, в результате чего наступает летальный исход. Проще говоря, если переступить черту, то в течении нескольких минут скелет человека теряет прочность, и превращается в жидкость. Были случаи… Желающие проверить, что за ней, со временем исчезли.
Как-то раз прибыли к нам ученые. Понатыкали вдоль черты всякой навороченной аппаратуры. Всю неделю просвечивали ее, прослушивали, сканировали. Собрались также быстро, как и прибыли: свернули мобильные боксы, панельки и приборчики, и ухали в направлении Москвы… Об итогах исследований нам сообщали неохотно, сказали только, что черта работает как силовое поле, купол, не дает пройти за нее, и что оно всего полтора километра.
Часть тут есть рядом, тамошние офицеры, за чертуХарона, дрона с камерой как-то запускали. Вывели изображение на плазму, которая в кабинете начальника части была. Офицерский состав, допущенный по секретности, у телевизора разместили. Подробностей не знаю, да и кто расскажет-то. По слухам, аппарату удалось выйти из черты с той стороны. Офицеры ликовали, вот мол, первые кадры с той стороны, может мы первые кто разведданные получил. Но ликованию быстро пришел конец. После выхода за черту, дрон пролетел еще сто метров, и изображение пропало. Поощрение от штаба округа маячило, а может даже и звезды. Воодушевленный перспективой, командир части записанное видео пролета дрона по той стороне, в штаб округа отправил. Но в ответ лишь тишина была. Ни приказа о присвоении звания, ни благодарности, ни телефонного спасибо. А через две недели офицеров этих по частям растасовали. В штабе округа дескать ничего поделать не могут, из генерального штаба распоряжение.
Уж не знаю, что там было на видео…
Меня всегда волновало вот что: если всему живому за черту Харона в одну сторону нельзя, можно ли в другую?.. Если да, то где же население той части, почему не выходят к нам? Или они точно так же, как и мы, пройти не могут… или может быть нет там больше никакого населения…
– Марат! – в приоткрытую дверь просунулась голова Шендеровича. Лицо сосредоточенное. – Черта прыгнула!
Я с неохотой встал с кровати. Потянулся. Из шкафчика вытащил фонарик, щелкнул выключателем: работает…
***
Из кинотеатра я вышел к перекрестку и двинулся по коридору из панельных пятиэтажек в направлении транспортного кольца вокзала. Сумерки густели. Пространство междудомамичернело дворами. После прошедшего дождя мокрые фасады пятиэтажек смотрелись мрачно, словно на них набросили похоронную вуаль: уходящая к горизонту перспектива улицы намекала на тяжелый и опасный путь.
А он лежал на запад: за транспортным кольцом, железнодорожными путями и промзоной, там притаилась черта Харона. По карте расстояние небольшое. Но на ней линии улиц, переулков и пронумерованные дома хранят молчание и не расскажут, что может поджидать меня.
Каждый раз, когда иду проверять черту, мысленно прощаюсь с жизнью. Ведь заранее неизвестно на какое расстояние она расширилась. Успокаиваю себя тем, что без осечки сработает мой прибор: счетчик Гейгера. Модификация его была под наши условия. При снижении уровня естественной радиации аппарат начинает специфично стрекотать. Как сказал Карпов, чем ближе к черте, тем ниже радиация.
Через десять минут пути впереди показалось транспортное кольцо. По ту сторону пятиэтажного дома эхом донесся лязг металла об металл, точь-в-точь как скрип качели. Я списал этот звук на порыв ветра и продолжил неспешное движение. Но спустя сто метров это повторилось опять, и не за спиной, как по логике должно было быть, а параллельно со мной, снова за домом. Теперь я был уверен, что ветер здесь не причем. Ведь не могут в унисон с моим движением скрипеть качели в двух разных дворах? Может быть, кто-то или что-то преследует меня с той стороны? Я щелкнул предохранителем и ускорил шаг.
Поравнявшись с просветом во двор, не останавливаясь, направил на него фонарь: автомобили, детская площадка, голые березки и газовая подстанция были утоплены в шуме сумерках. Какую страшную правду хранили их тени узнать я так и не смог, луч света таял в пространстве, так и не дотянувшись до них. На всякий случай я посветил обратно, в сторону КПП, и двинулся дальше.
К счастью звук этот больше не повторялся. Я вышел на транспортное кольцо и обернулся на дворец культуры: завтра утром надо будет вернуться к почтовому ящику… Яобогнул здание вокзала и зашагал поперек железнодорожных путей в направлении тропинки, которая через узкую рощу выходила в промзону. Пути шуршали щебнем и пахли тепловозной гарью. Всегда любил железную дорогу. Самым желанным подарком от родителей была именно она, игрушечная. Толкая ручонкой локомотив, я представлял себя машинистом. Выходил из трудных ситуаций на линии, которые сам же и создавал, стараясь об этом понарошку забыть. Может быть, из-за теплых воспоминаний детства, напряжение внутри меня стало спадать, а потом и вовсе сменилось на спокойствие, а полный штиль над путями и молчание составов, подталкивали это спокойствие балансировать на грани срыва в умиротворение. Даже пистолет снова поставил на предохранитель. Чтобы ни было в тех дворах, оно там и осталось. Да и быть там ничего не могло – сколько я мимо них ходил и ничегострашного не случалось. Около товарного состава я остановился, вдохнул щекочущий ноздри запах тепловоза и достал из кармана счетчик Гейгера. Крошечная лампочка, тускло горела зеленым светом. Работает. Оглянувшись, я вышел на тропинку.
Промзона встретила меня ветром и пылью. Мой путь лежал по разбитой ямами гравийной дороге, между высоких бетонных заборов, поверх которых были видны серые, тупые коробки цехов. В сумеречной мгле они как черепа смотрели на мир пустыми глазницами окон.
Под ногами чавкало. Приходилось обходит широкие лужи. У одной даже прижался спиной к забору и двигался на носках. Дорога уходила налево. За поворотом счетчик Гейгера однократно треснул. У синего трактора я остановился и посмотрел на прибор: циферблат показывал снижение естественного радиационного фона. Близко уже.