Дом без ключа. Книга 2
Шрифт:
«Все-таки она любит меня,— думает Бергер,— не так, как прежде, но любит».
Кончиком трости Бергер касается дверной ручки, и в этот миг в дверь стучат — судьба как будто рассчитала, когда он оденется и будет совершенно готов. Не удивляясь, Бергер открывает лакею и, выслушав его, говорит:
— Вы не могли бы не застать меня?
— Я ответил, что господин полковник у себя.
— Хорошо. Повторите адрес.
— Калишерштрассе. С задней стороны крематория.
— Зайдите к моим и скажите, чтобы жена повела Эмми в зоосад. Я постараюсь приехать туда позже.
Как есть — в пальто и шляпе — Бергер са-дится на кровать. Легко вообразить, что будет с Эмми, когда вместо отца явился лакей в белом пиджаке и отвисших на заднице портках... Может быть, жираф утешит ее... Но кто утешит Бергера?.. Проклятая работа!
Знакомый майор из абвера-III ждет, как и передал лакеи, возле машины на Калишерштрассе.
— С приездом, господин полковник. Позвольте сказать, что вы хорошо выглядите.
— Кому я понадобился?
— Понятия не имею.
— Ах, так! — говорит Бергер с любезной улыбкой.
У абвера в Берлине немало конспиративных квартир. Та, куда майор привозит Бергера, ему незнакома. Большой, угрюмый дом на Викингенуфер — в том месте, где Шпрее начинает загибать полупетлю. Второй этаж дома украшен выступающими фонарями; на лестнице, продетая под бронзовые прутья, положена дорожка с белыми полосами по краям. Внизу швейцар принимает у Бергера шляпу, перчатки и трость, а другой, с выправкой младшего офицера, помогает сиять пальто.
— Вам назначено?
— Да, я звонил, и хирург пригласил меня на десять десять.
Сейчас на часах 10.50, и пароль звучит довольно нелепо, но ни Бергер, ни офицеры не улыбаются.
Перед дверью квартиры Бергер оправляет пиджак. Нажимает кнопку и говорит горничной;
— Доложите, что Тэдди просит принять.
Он ждет не дольше минуты: горничная возвращается и ведет его — вправо, затем налево, через две просторные, светлые комнаты в третью, тоже светлую, квадратную,— навстречу протянутой руке генерала фон Бентивеньи.
Бергер официально вытягивается. Пусть генерал почувствует, что поступил некорректно, прикрывая деловой вызов свиданием с семьей.
— Сигару, вино, кофе?
— Ни то, ни другое, ни третье, господин генерал. Сутки отпуска — всего лишь сутки, жаль каждую минуту.
Бентивеньи близоруко щурится.
— Это не моя идея.
— Чья бы ни была, но все-таки можно было вспомнить, что за последние три года я провел с семьей не больше недели.
Бентивеньи проглатывает упрек. В абвере он славится умением ладить со всеми, в том числе и с нижестоящими, за что заработал прозвище «Санта-Клаус»... Бергер демонстративно смотрит на часы.
— Я бы хотел, господин генерал, успеть к семье!
— Благодарите за этот вызов Рейнике!
— Опять донес на меня?
— Не то. Он запеленговал в Париже радиста и известил Кальтенбруннера. Никогда бы не подумал, что его доклад получит такой резонанс, но...
— Я должен ехать в Париж? — говорит Бергер.
Фон Бентивеньи поднимает руку.
— Нет. Это было бы некстати. Пусть Рейнике сам ест свое варево. Мы проанализировали материалы и считаем, что в Париже работает все-таки Легран. Райле сейчас проверяет комиссионные фирмы — собственными силами, без СД. Может, нащупает что-нибудь, а может быть, и нет — я лично не думаю, чтобы Легран использовал один и тот же метод дважды...
— Почему? Есть правило парадоксов.
— В теории — да... Но мы —о радисте. Пусть Рейнике ищет его, пусть раздувает свои успехи — это нам на руку. В тот день и час, когда он вынужден будет признать, что не сумел через радиста выйти на резидента, вы, полковник Бергер, прибудете в Берлин и доложите руководству абвере, что женевская операция доведена до благополучного завершения. Адмирал принял ваше предложение: любую сумму Ширвиндту в любой валюте. Счета — в Лозанне, Женеве и Цюрихе.
— Или?..
— Или ликвидация Ширвиндта. Аккуратно, без шума и следов.
Бергеру не надо и минуты, чтобы обдумать и взвесить. Про себя он давно уже все решил, и Бентивеньи сейчас не предложил ничего нового.
— Я готов, генерал!
— Спасибо, Юстус!
— За что же, генерал? За то, что я выполню долг?
— Не понимаю,— с легкой досадой говорит Бентивеньи.— Зачем вы бравируете?
Бергер с ледяным выражением вытягивается, как в строю.
— Господин генерал назвал меня Юстусом и тем самым дал возможность и право пренебречь субординацией. Итак, Франц, отвечу: я не бравирую, а служу империи и идее! Поэтому извольте или извиниться, или же я напомню вам о правиле, по которому офицер, оскорбивший офицера, несет ответственность за свои слова.
Тишина повисает в комнате.
— Да,— говорит Бентивеньи и медленно протягивает руку.— Я не прав. Извините, полковник, и — забудем?
Он пожимает руку Бергера — долго, с чувством: Санта-Клаус, раздавший подарки и преисполненный умиления от собственного благородства... Бергер, перескакивая через ступеньки, сбегает вниз. Выхватывает из рук швейцара пальто, кашне, шляпу. На его часах — без нескольких минут одиннадцать, и если не задерживаться, то он успеет полюбоваться жирафом.
17. Декабрь, 1943. Женева, рю Лозанн, 113.
Зимой, когда ветер с Роны подметает панели, Женева — ее улицы, набережные, площади — не располагает к прогулкам. Вальтер плотнее запахивает пальто и натягивает шарф на подбородок. В голове у него гудит — от ветра, холода и усталости. Два часа таскать за собой филеров, каждый из которых вдвое моложе и крепче тебя, и ни разу не присесть при этом — задача, больше подходящая для марафонца, чем для мужчины средних лет. Ширвиндт приучил соглядатаев к ежедневным променадам — длинным, по разнообразным, не повторяющимся маршрутам, начинающимся у конторы «Геомонд» и кончающимся у ее дверей. Обычно за этот срок — два часа — он успевает незаметно опорожнить «почтовые ящики» и вложить в них шифровки. Кроме того, покупая в киосках какие-нибудь мелочи или прицениваясь к ним, Ширвиндт ухитряется приклеить к тыльной стороне прилавка обычную почтовую марку стоимостью в два сантима. Даже если марку найдут и подвергнут исследованию с пристрастием, то вряд ли удастся проявить невидимый текст, нанесенный на нее. Впрочем, Вальтер пользуется не только «почтовыми ящиками» — часть сообщений уходит прямо из конторы, заботливо перепечатанная руками Элен и адресованная до востребования, в абонированные ящики, в рекламный отдел одной из крупных газет, где Грюн — через посредника — забирает письма и передает их по назначению.