Дом без ключа. Книга 2

Азаров Алексей Сергеевич

— Включить местную связь! — громко говорит Шустер.— Пошли!

— Да, господин майор!

Мильман поворачивает ручки, и в кабине, сливаясь с гулом мотора, начинают звучать голоса, музыка, писки, треск, снова музыка, и снова писки и треск...

Гаузнер, держась за сиденье, с трудом удерживается на узеньком железном стульчике. Тонкая волосяная подушка не спасает его от ушиба, когда фургон вдруг тормозит и, дернувшись, набирает скорость. У ног комиссара, скрипя, поворачивается «рамка», и Гаузнер подтягивает колени к самому животу. Ему становится скучно: путешествие в пеленгаторе, очевидно, не сулит ничего, кроме синяков.

Проходит полчаса, и скука усиливается, гнетет комиссара, вызывая зевоту; ноги начинают ныть, и Гаузнер с досадой ругает Рейнике: нашел поручение! Шустер сидит напротив; пятно вместо лица и режущие слух команды:

— Проверить тысячу четыреста — тысячу четыреста пятьдесят. Чисто?..

— Не пеленгуете? — догадывается Гаузнер.

— Пока да.

— Надеетесь поймать?

— Вы, полагаю, читали сводки?

— Разумеется — ласково говорит Гаузнер. — Не далее как нынешней ночью и хорошо помню: в них всего два или три раза были доклады об удачах, подписанные вами.

— Эфир не Елисейские поля! От нас ждут чудес, а мы только люди, господин комиссар. Решите-ка задачу, не зная ни одного числа! Складываем нечто с чем-то, делим на что-нибудь, вычитаем что-то и получаем... Что, по-вашему, мы получаем?

— Кукиш?

— Не совсем,— говорит Шустер.— Все-таки мы их пеленгуем. Рации выходят в разные часы, на неповторяющихся частотах, и вдобавок каждая проводит в эфире ровно пятнадцать минут. На три штуки — меньше часа... Впрочем, в последний раз их было две.

— В последний?

— Да. Это был четвертый случай за три месяца, когда мы взяли уверенный пеленг.

«Рамка» скрипит и скрипит, бесконечно вращаясь вокруг оси. Мильман и Родэ ни на миг не отрываются от аппаратуры. Динамик под потолком извергает потоки шумов.

— Поймали?—спрашивает Гаузнер.

— Мы все время кого-нибудь слышим. Париж нашпигован нелегальными передатчиками — английскими и голлистов. Ими занимаются другие.

— И вы их различаете?—спрашивает Гаузнер с невольным уважением.

— Как вы соседей. Большинство зарегистрировано а нашем каталоге, а новых нетрудно распознать по почерку...

Машина продолжает бег по кольцу Больших Бульваров, а пятеро в кузове, страдая от духоты, думают — каждый о своем. Мейснер мечтает о том, что судьба даст ему генеральские погоны и тогда он заставит всех поползать на брюхе. Родэ обдумывает дилемму, связанную с присутствием нежелательных ему лиц в машине. Как-никак работа радиоабвера — секрет, который следует всячески оберегать от всех. Очевидно, следует донести сегодня или завтра... Шустер, свежеиспеченный майор, размышляет, какие льготы и преимущества дает новое звание.

Ефрейтор Мильман слушает эфир и жалеет самого себя. Он считает, что ему не везет. Когда-то Родэ доносом, сам не ведая того, оказал ему услугу. Вместо изматывающих вахт в пеленгоавтобусах — спокойное местечко в Кранце, где его скоро выделили, дали понять, что повышение не за горами. Начальник радиопоста доложил в Берлин, что ефрейтор поймал русский передатчик в Париже, и перевел Мильмана на связь с агентурными рациями резидентов абвера за рубежом. Это был прямой путь к погонам унтер-офицера, тем более что вскоре Кранц посетил важный господин в штатском и долго говорил с Мильманом наедине. Ефрейтору дали подписать документ, на котором стояло: «Тайна государства», — и попросили, ничего не утаивая, рассказать о себе. Мильман, услышавший, что начальник поста назвал штатского «господином генералом», выложил все как есть. Об отце — рабочем из Франкфурта, не занимавшемся политикой; о себе, перенесшем из-за доноса Родэ множество неприятностей... Господин в штатском успокоил его: «Вы настоящий немец, Мильман! Работайте и держите язык за зубами!.. Один из старых операторов заболел, вы замените его. Будете держать связь с нашей рацией в Женеве. Позывные — РСХА. Тут есть тонкость — вам не ответят. РСХА будет только слушать в определенные часы. Радист там не очень опытный, так что передавайте медленно и бог вас сохрани — не сбейтесь и не напутайте!.. И последнее: текст будете получать непосредственно от начальника поста и в его же присутствии уничтожать... Это — важное дело, Мильман! Кто бы и когда бы вас не стал расспрашивать — забудьте все и откусите себе язык».

Под документом с грифом «Тайна государства» Мильман уверенной рукой вывел подпись: обязательство хранить секрет было векселем, гарантировавшим, что вопрос об угольниках унтер-офицера решится в короткий срок... И вдруг — конец всему! Приезжает Бергер, приказ в зубы — и марш-марш назад, в Париж! Мало радости вновь встретиться с Родэ!

Мильман действительно неудачник. Но совсем по иным причинам. Одна из них — привычка к дисциплине и повиновению. Нарушь Мильман клятву молчания о РСХА и, как знать, не стал ли бы он сразу лейтенантом. Если не в армии, то в СС наверняка! Рейхсфюрер СС Гиммлер не пожалел бы для Мильмана отличия за один намек о существовании РСХА и краткий рассказ о господине в штатском — одном из десяти корреспондентов издателя Макса, Люцерн, улица Капельдаге, 5.

11. Октябрь, 1941. Женева, рю Лозанн, 111.

Очевидно, БЮПО всерьез взялось за «Геомонд». Два молодых человека с незапоминающимися лицами, не особенно скрываясь, ходят за Вальтером по пятам. Если он ускользает от них, молодые люди возвращаются к конторе и ждут: один коротает время в аптеке напротив, а другой устраивается где-нибудь неподалеку — в подъезде или подворотне. Провожая Ширвиндта, они соблюдают вежливую дистанцию. Вальтер примирился с их существованием, как мирятся люди с дождем, градом, ветром — явлениями, лежащими вне их воли. Такой надзор, как правило, не предваряет ареста. Цель у БЮПО другая — напугать, заставить суетиться и совершать ошибки. Очевидно и то, что знакомства Ширвиндта пока не разрабатываются: во всяком случае, наружные наблюдатели не особенно интересуются, кому Вальтер пожимает руки в ресторане, на бирже или в концерте.

Вальтер нашел способ через Грюна поставить в известность связников и радистов, что материалы отныне пойдут исключительно по цепочкам через тайники, и продолжает жить, как прежде — работа в конторе, обед в ресторане, отдых вечером — в кино или позднем кабаре. Тайники расположены так, что Ширвиндт почти без труда изымает из них бумажные шарики с информацией от Макса и других источников и, в свою очередь, закладывает короткие сообщения Центру, шифровать которые приходится по ночам. Все «почтовые ящики» оборудованы в подходящих местах — телефонных будках, туалетных комнатах, на скверах. Каждую неделю их приходится менять, и Вальтер проявляет немало изобретательности.

Однако всего не предусмотришь!

Вот почему Ширвиндт сейчас сердит. Даже не сердит — он по-настоящему взбешен. Что за удивительный человек Камбо: в спокойные времена настаивал на строжайшей конспирации, а теперь звонит в контору и требует свидания! И где — в холле «Отель де Женев»!

Думая об этом, Вальтер рывками натягивает тесные перчатки. Поправляет галстук и зовет Элен:

— Я просил такси, мадемуазель Бертье.

Элем, прежде чем ответить, захлопывает блокнот и вкладывает в него карандаш — в Высшей школе ее учили, что секретарша, входя в кабинет, обязана захватить с собой нейтральную улыбку, носовой платок и все для стенографии.