Дом без ключа. Книга 2
Шрифт:
— Вы вызвали такси?—повторяет Вальтер нетерпеливо.— Где авто?
— Шофер ждет, у него на счетчике три франка двадцать.
— Я уеду на два часа. Или на три. Позвоните в «Курьер» — они могут прислать за заказом. Пусть срочно переведут на наш счет все сполна за вычетом аванса.
— Утренняя почта...
— Потом, Элен. Отошлите то, что я продиктовал вчера, и проследите, чтобы письма не затерялись.
Вальтер разглаживает перчатку и двумя руками водружает шляпу, стараясь, чтобы она сидела прямо, без легкомысленного крена на бочок. Темная шляпа, темный костюм, коричневые ботинки без лоска и галстук в два цвета— солидно и не выбьется из общего стиля «Отель де Женев»...
...Камбо ждет в глубине холла. Вальтер находит его за живой изгородью из тропических кустов, усеянных розово-белыми цветами. Камбо кормит маленькими миндальными пирожными ярких попугайчиков — единственных бесплатных жильцов в оазисе гостиничной роскоши. Поднос с лакомством держит бой в круглой шапочке с тонким галуном, удостоверяющим его принадлежность к низшему разряду персонала.
— Добрый день,— говорит Ширвиндт достаточно сердито, чтобы Камбо почувствовал его настроение.— Надеюсь, вы не соскучились, ожидая меня?
— Представьте, нет!
Камбо словно пережевывает слова, и от этого они теряют окраску. Тем же тоном он отпускает боя:
— Вы не нужны мне, голубчик. — И добавляет, адресуясь Ширвиндту: — Не хотите ли присесть?
Вальтер опускается в кресло и, оглядевшись, достает сигареты. Говорить с Камбо надо спокойно — холл отеля не та сцена, на которой разыгрывают драмы со страстями.
— Ого, «Честерфилд»!—говорит Камбо, глядя на пачку.— Почему американские? Мне всегда казалось, что вы такой патриот, что готовы из любви к своей земле обетованной курить отечественные табаки. Или нет?
— Я бы не хотел...
— Понимаю! — примирительно говорит Камбо.— Скажите: вы при деньгах?
— Ах, вот что!
— Не спешите думать плохо... Во время оно, заключая наш союз, я решил про себя, что отнесусь к вам так же, как вы ко мне. Вы оказались щедры и достаточно деликатны и, не стану таить, пробудили во мне чувство признательности. Поэтому я позволил себе пригласить вас сюда и объясниться, как заведено между людьми порядочными и уважающими друг друга...
— Что же дальше?
— Времена меняются, мой друг, и мы меняемся с ними. У истоков нашей дружбы стояли Марс и Гермес — бог войны и бог торговли. Они и осенили ее своим благословением. Я продавал, вы воевали. Не так ли?
— Что случилось, Камбо? Испугались?
Узелки из морщин на лице Камбо разглаживаются. Губы растягиваются, приоткрывая ровную полоску фарфоровых зубов такой белизны и красоты, какую создает не мать-природа, а дантисты.
— Рассуждая логически, я совершаю ошибку, говоря с вами. Мы ничем не связаны, и для меня проще исчезнуть, не напоминая о себе,— был дух Эола, и нет его. Но, повторяю, вы зародили во мне теплое чувство, и — редкий случай!— мне жаль терять нашу дружбу... Однако... Помните, я предупреждал: мы будем держаться за веревку колокола, пока он не начнет отзванивать панихиду господину с усиками?
— Ну и?..— говорит Ширвиндт нетерпеливо.
— Каждый из нас понимает, что панихиду вот-вот начнут. Германия овдовеет и захочет вступить в новый брак. С кем — вот вопрос. С мускулистым пролетарием, предлагающим ей не руку и сердце, а серп и молот, или же с джентльменом из хорошей семьи, способным обеспечить привычные блага.
— А сама Германия? Вы спросили ее?
— Спор заведет нас далеко... Скажите: я не подводил вас? Вы не имеете повода попенять мне, что те... ну, допустим, рассказы, которые я писал для вас, были не точны?
— Нет!—говорит Ширвиндт без колебаний.
— Тогда прошу вас, будьте человеком чести и дайте слово, что ни сейчас, ни впредь меня никто не потревожит и не напомнит о вас. Вы понимаете?
Вальтер ногой подвигает фарфоровую плевательницу — цветок на бронзовом стебле — и бросает окурок. Отгоняет рукой дым.
То, что Камбо рано или поздно уйдет, к этому Вальтер был готов. Можно скорее удивиться, что он так долго соблюдал союзническую верность. Германия на грани поражения, и даже газетные обозреватели, «воюющие» по карте, сходятся на том, что Красная Армия после Сталинграда наращивает мощь наступления. Гадают только о сроках — оптимисты предсказывают капитуляцию весной будущего года, осторожные считают, что Гитлер способен продержаться значительно дольше.
Камбо щелкает пальцами, подзывая скользящего мимо боя.
— Две водки! Две большие русские водки!
— Мне перно.
— Большую рюмку русской и перно. Принесете сюда!
Бой отходит, и Ширвиндт достает новую сигарету.
— Вы часто курите.
— Привык.
— Я могу верить вашему обещанию?
Ширвиндт, не отвечая, берет с подносика перно, принесенный боем.
— За что мы пьем?
— Так, ни за что...
Вальтер медленно выцеживает рюмку. Бросает на поднос монеты и, дождавшись, когда бой отойдет, протягивает руку.
— Прощайте, Камбо. Гонорар получите завтра же... Еще раз: прощайте.
Не ожидая ответа, он поворачивается на каблуках и идет к выходу, расстроенный и озадаченный... С Камбо все кончено! Жаль! Чертовски жаль! Обозреватели спешат со своими прогнозами разгрома, и сейчас информация не менее нужна, чем два года назад. Правда, Макс —превосходный источник, но сведения его до сих пор перепроверялись именно данными Камбо.
Молодые люди — две тихие «тени» — дают Вальтеру отойти от подъезда отеля и, не укорачивая дистанции, провожают его. Ширвиндт тащит их через Новый город, до моста, через мост, по набережной, к Библиотеке — прогулка нужна ему, чтобы без помех обдумать все... Разрыв весьма несвоевременен. Ах, Камбо, Камбо!..
Ширвиндт огибает угол и укорачивает шаг: Шарлотта в нарядном плаще, задумчивая и смущенная, окликает его, выходя из подъезда «Геомонда».
Вальтер снимает шляпу.
— OI Вы!—лепечет Шарлотта и краснеет.
Вальтер вежливо улыбается и уступает дорогу, но Шарлотта отнюдь не склонна расстаться так быстро. Щекотливая ситуация: в Женеве не принято заговаривать на улице с женами квартирохозяев. Проклиная судьбу, Ширвиндт медлит со шляпой в руках.
— Вы к себе?—говорит Шарлотта.