Дом без ключа. Книга 2
Шрифт:
— Не так уж много... Я действую по поручению консульства...
Из сада тянет прохладой; лужайка перед балюстрадой словно шахматная доска: темный газон перемежается светлым, низко подстриженным, и у Зомбаха рябит в глазах.
— Значит, консульства? — повторяет Шелленберг.— Я сейчас назову одно имя, и, может быть, оно поможет нам договориться. Вам знакома фамилия Швартенбах?
— Впервые слышу.
— Фирма «Варенфертриб Гмб.X.». Контрольный пакет акций и должность распорядительного директора. Наряду с другой должностью— старшего офицера 5-го отдела Генштаба Конфедерации; но там его знают как капитана Майера.
Зомбах не трус, но ему делается не по себе.
— Это вы? — уточняет Шелленберг без признаков улыбки.— Ну, ну, не хмурьтесь... Мы оба разведчики, капитан, и можем найти общий язык не только по поводу Меркеля. Но для этого надо быть уверенным, что мои слова дойдут до бригадного полковника Лусто.
— Не могу поручиться...
— Жаль. Всего одну фразу и надо передать: некто в Берлине хочет переговорить с полковником лично. С глазу на глаз. И, как знать, не вернется ли Меркель в родную семью... Вы могли бы это устроить?
Шелленберг покачивается в шезлонге. Кончик ботинка мячиком скачет над полом: вверх-вниз, раз-два...
— А если Лусто откажется? — говорит Зомбах.
— Тогда Меркеля расстреляют. И, конечно же, газеты не останутся в стороне. Кроме того, боюсь, что история со Швартенбахом тоже попадет в прессу, и, судя по всему, фюрер получит долгожданный предлог для репрессивных мер в отношении Конфедерации. Швейцарское вице-консульство в Штутгарте — резидентура 5-го отдела! Международный скандал!..
Шелленберг встает — невысокий, плотный, в отлично сидящем костюме.
— Ну, а начальник гестапо Мюллер? — спрашивает Зомбах.
— При чем здесь он?
— Раз Швартенбах известен вам, то где гарантия, что гестапо ослепнет?.. Это вы позаботились о полицейском на углу Мекленбург- штрассе?
Недоумение Шелленберга совершенно искренне, и Зомбах мрачнеет.
— На этом углу никогда не было поста,— говорит он медленно.— Я две недели гуляю по улице, полицейский появился только сегодня. И еще — мальчишка... Ои проводил меня сюда...
— Займитесь-ка ими, Эгген. Кстати, кто выдал письмо на почте?
Выслушав ответ, Шелленберг берет Зомбаха под руку, и этот жест придает капитану уверенность. Он означает подписание и ратификацию договора. Джентльмены, как известно, понимают друг друга без слов.
3. Июль. 1943. Женева, рю Лозами, 113.
— Ах, Шарлотта, это убийственно скверно! Ты что, не слушаешь?
— Я поняла, но постарайся успокоиться. Возьми себя в руки, Проспер.
Вот так всегда: Шарлотта оживляется только при виде тряпок; огорчения и неприятности мужа ее не волнуют, и Просперу приходится выкручиваться одному.
Присев на ручку кресла, Проспер грызет ноготь и косится на постель, где полулежит двадцатилетнее существо, которое он перед богом и людьми обязался любить до конца дней своих.
Постель и тряпки. Тряпки и постель. А ему скоро сорок пять, и сердце по утрам пошаливает, и текущий счет огорчительно мал. И этот визит из БЮПО, внезапный, пугающий... Что же делать?
Шарлотта натягивает одеяло повыше и присаживается. Похоже, Проспер выбит из колеи. За первой сигаретой следует вторая и тает от глубоких затяжек. Бедный Проспер!.. Чего же все-таки хочет от него БЮПО?
Легкие слезы пощипывают глаза. Их еще немного, и Шарлотта колеблется — сдержаться или дать им волю. Ей так жаль мужа и себя! Еще бы, жить с неудачником и сохранять верность ему совсем не просто. Шарлот-а изменила бы, но страх перед новым удерживает ее, и вот уже несколько месяцев она не переступает границ в отношениях с мужчинами. Немножко кокетства и только... Впрочем, так ли это? А Ширвиндт?.. Ох, и дура же она была!.. Ширвиндт выставил ее из конторы — достаточно деликатно, но решительно. Шарлотта дважды в жизни проявляла инициативу; Проспер не колебался и стал ее мужем, а Вальтер Ширвиндт отправил за дверь.
Три порции мартини перед сном и мечты — вот и все, чем осталось утешаться.
— Возьми себя в руки, Проспер. И перестань курить!
Шарлотта покашливает, демонстрируя отвращение к табаку. Слезы высохли, на сердце легко, и Шарлотта соображает, как заставить мужа вернуться к главному — БЮПО и Ширвиндту.
Проспер бросает окурок в вазу с гортензией. Запахивает халат. Шарлотта наблюдает за ним и ждет продолжения.
— Я, пожалуй, соглашусь,— говорит Проспер, и глаза его светлеют.— Другого выхода нет.
— О чем ты?
— О «Геомонд», разумеется. Подумай сама, Лота, а что мне остается? Я не хочу ссориться с полицией. Правда, микрофоны в стене — это незаконно, но, черт возьми, не лезть же на рожон?
— Ширвиндт знает? — говорит Шарлотта.— Ты рассказал ему?
— Нет, конечно.
— Ты трус, мой милый, вот в чем дело. Я полчаса слушаю тебя и думаю, почему ты не указал им на дверь. Это же произвол: микрофоны в конторе и все такое. И потом, откуда ты взял, что они из БЮПО? А если это конкуренты Ширвиндта, сующие нос в его дела? Что будет тогда?
— Ты думаешь?..
— Вот, вот... Конкуренты, гестапо, мало ли кто...
Проспер бледнеет.
— Черт возьми, я поеду в комиссариат!
— И попадешь впросак. Послушай, Проспер. Они еще придут?.. Не говори с ними без меня. Хорошо?
— Как хочешь.
— Ширвиндт — солидный делец, и представь себе, что он найдет микрофоны и пригласит в контору газетчиков. Тебе нравится быть героем скандала? Даже если это БЮПО, в дураках останешься только ты!
Шарлотте почти жаль своего неудачника Проспера.