Дом Цепей
Шрифт:
— Хвати слов, Торвальд Ном. Я не хочу нападать на Хранителя. Его видение меня тревожит — вот и всё. Ибо я видел то же, в своих снах. Теперь понимаешь, почему мне нужно выяснить истину?
— Отлично. — Торвальд опустил руки и вздохнул: — И все же советую Эрлитан. Нам нужна одежда и…
— Хранитель сказал правду, что рядом со мной опасно, Торвальд Ном. И опасность все больше. Я пойду с тобой в Эрлитан. Потом погляжу, найдешь ли ты корабль, чтобы вернуться к семье. Тогда наши пути разделятся. Но чувство дружбы останется со мной.
Дарудж расцвел улыбкой: — Решено, значит. Эрлитан. Идем в башню, чтобы воздать должное Хранителю
Они возвращались по своим следам. — Уверяю тебя, — говорил Торвальд, — что тоже сохраню чувство дружбы. Хотя никто мне не поверит.
— Почему бы?
— Я не умею заводить друзей. Знакомых, подручных, все такое — это легко. У меня широкий рот…
— И возможные друзья разбегаются. Да, понимаю. В точности.
— Теперь и я понял: ты намерен швырнуть меня на первое же судно, чтобы избавиться!
— Уж точно, — сказал Карса.
— Вся моя жизнь — сплошные неудачи. Кто бы стал сомневаться…
Они увидели вдалеке башню. Карса поморщился и сказал: — Понимать твои слова все еще трудно…
— Весь этот разговор о дружбе должен был тебя смутить. Ты правильно сделал, что сменил тему.
— Нет, я хотел ответить так. На корабле, когда я висел в цепях у мачты, ты был единственной моей опорой в мире. Без тебя и бесконечной твоей болтовни, Торвальд Ном, обманное безумие стало бы истинным. Я был воеводой Теблоров. Я был нужен, но я сам этого не понимал. Я нашел последователей, а не друзей, и только теперь понял, в чем разница. Она велика. Отныне я знаю, что такое сожаления. Байрот Гилд. Делюм Торд. Даже ратиды, которых я жестоко проредил. Когда я вернусь назад, в страну Теблоров, придется латать старые раны. Так что, когда ты решил вернуться к семье, мое сердце возрадовалось.
Хранитель сидел на трехногом табурете около входа. Около его ног виднелся большой заплечный мешок и две блестящие от росы выдолбленные тыквы. В здоровой руке был мешочек, который он бросил подошедшему Торвальду.
Мешочек звякнул, оказавшись в ладони даруджа. Он спросил: — Что…
— По большей части серебряные джакаты. Еще несколько местных монет, но таких ценных, что не советую показывать. Эрлитанские карманники стали легендой.
— Хранитель!
Напан поднял руку: — Слушай, парень. Когда человек устраивает собственную смерть, он составляет план. Жить в неизвестности не так просто, как ты можешь подумать. За день до трагического утопления я опустошил половину сокровищницы Арена. Попробуйте меня убить и отыскать клад, хотя это бесполезно. А лучше поблагодарите и убирайтесь восвояси.
— Однажды, — сказал Карса, — я вернусь и отплачу тебе.
— За деньги или за сломанные ребра?
Теблор молча усмехнулся.
Хранитель захохотал, встал и нырнул под притолоку. Они слышали, как он карабкается по лесам.
Торвальд взял мешок, натянул лямки на плечи, передал тыкву Карсе.
Они вернулись на дорогу.
Глава 4
«Хоть один утонувший напан всплывает?»
Вдоль прибрежной дороги попадались селения, обычно расположенные далеко от берега, как будто их обитатели ничего не брали у моря. Кое-как построенные глинобитные хижины, загоны, козы, собаки и темнокожие люди,
На четвертый день пути, в пятой деревне они нашли на практически пустой рыночной площади фургон торговца, и Торвальду удалось выменять на горсть серебра старинный меч, очень тяжелый и с закругленным клинком. Купец предлагал также куски тканей, но готовой одежды у него не нашлось. Рукоять меча отвалилась после нескольких пробных взмахов.
— Нужно найти резчика по дереву, — сказал Торвальд после длинной и сложной тирады проклятий. — Они снова брели по дороге; солнце яростно светило с безоблачного неба. Лес стал еще более редким, низким и пыльным. Им хорошо были видны справа мутные волны Отатаральского моря, а слева — бесконечные холмы песочного цвета. — Клянусь, купец понимал малазанский хотя бы как я. Просто не желал признаваться.
Карса пожал плечами: — Малазанские солдаты в Генабарисе говорили, что Семь Городов готовы поднять бунт против оккупантов. Вот почему Теблоры не завоевывают. Лучше, когда враг остается на своих землях — тогда можно снова и снова грабить его.
— Это не путь империй, — покачал головой дарудж. — Обладание и контроль, вот чего жаждут некоторые люди. Не сомневаюсь, малазане изобрели многочисленные оправдания завоевательным войнам. Всем хорошо известно: Семь Городов были крысиной дырой кровной мести и междоусобиц, здесь почти весь народ страдал и голодал под пятой жирных воевод и развращенных королей-жрецов. А вот после малазанского завоевания эти негодяи или разбежались, или окончили жизнь на колах у городских стен. Дикие племена больше не спускаются с холмов, чтобы сеять разорение и нести гибель более цивилизованным сородичам. Тирания жречества расшатана, о человеческих жертвоприношениях больше не вспоминают. Конечно, торговцы никогда не были так богаты, а дороги более безопасны. Как-никак, отличные поводы для мятежа.
Карса долго смотрел на Торвальда, потом сказал: — Да, я вижу, почему ты можешь быть прав.
Дарудж расплылся в улыбке: — Ты учишься, друг.
— Уроки цивилизации.
— Точно. Мало смысла искать причину тому, что люди делают и что думают. Злоба — самый упорный сорняк, она везде находит почву для корней. Она сама себя кормит.
— Словами.
— Именно словами. Выскажи мнение, высказывай его как можно чаще — и вскоре все будут говорить тебе то же самое, мнение станет убеждением. Его станут питать безрассудным гневом и защищать оружием. Тогда слова станут бесполезны, и тебе придется сражаться за жизнь или умирать.
Карса фыркнул: — Я бы сказал, сражаться даже за гранью смерти.
— И верно. Поколение за поколением.
— Все люди в Даруджистане такие, как ты?
— Более или менее. Назойливые ублюдки. Мы обожаем споры, то есть никогда не доводим дело до стадии, когда слова бесполезны. Мы любим слова, Карса, как ты любишь резать головы, собирать уши и языки. Пройдись по любой улице любого района, и каждый встречный выскажет тебе особое мнение по любому вопросу. Даже по вопросу возможного завоевания малазанами. Я вот подумал в тот миг, когда акула подавилась телом Борруга… Полагаю, если Даруджистан когда-нибудь станет частью Малазанской империи, империя будет такой акулой, а Город — телом Борруга. Мы заставим подавиться проглотившего нас зверя.